Сердце самой темной чащи - Оксана Олеговна Заугольная

– Увидимся у сердца чащи, Василиса, – снова рассмеялся голос. – Тебе осталось совсем недолго.

И снова наступила тишина.

– Что-то я уже не очень хочу это сердце чащи видеть, – нарушил молчание Найден. – Василиса, я очень хочу помочь тебе, но…

– Мне тоже кажется, что сердце чащи я должна увидеть одна, – прервала его попытки оправдаться Василиса. – Только где мне тебя оставить, чтобы медведи не утащили?

– Меня не утащат, – успокоил ее Найден. Едва он понял, что идти никуда не придется, так сразу же к нему вернулось хорошее расположение духа. – Сумею отбиться. Ты за мной вернись, главное.

Василиса прекрасно услышала, что он на самом деле хотел сказать: «Ты вернись, главное». Что же, тут она была с Найденом согласна: вернуться надо было обязательно просто потому, что ее ждал Кощей. Ведь ждал?..

Василиса пожалела, что не взяла оружия, которое предлагал Тень, не взяла «малость порченную кем-то» шапку-невидимку. Даже скатерть-самобранку не взяла, только попросила суму, хлеба в нее да кувшинчик с водой. Огня с собой не брала, ведь у нее был Найден, и сейчас ей предстояло идти в сумерках. Можно было попросить его поджечь палку, но Василиса чуяла: против ее врага огонь не поможет.

Сердечно попрощавшись с черепом, Василиса двинулась вперед и прошла едва ли два десятка шагов, как вдруг вынырнула из густой чащи на берег озера и застыла на месте. Что это было за озеро! Гладь его, несмотря на конец лета, не поросла ряской или камышом, не была украшена белоснежными крупными или желтыми, как осколки солнца, мелкими кувшинками. Ни уток, ни водомерок или водяных жуков в озере было не видать. Его поверхность была гладкой и ровной, точно зеркало. Никаких кустарников и ив, на которых так любили резвиться русалки в русалии, здесь тоже не росло, и лишь одно дерево позволяло воде лизать корни.

Но какое это было дерево! Василиса никогда в жизни не видела такого гиганта. Казалось, что в его ветвях запутались облака, а корни уходят к самой середке Земли. Кора его бугрилась и складывалась в неясный рисунок, мощные ветви были увенчаны темно-зелеными и золотыми листьями, меж которых поблескивали еще неспелые желуди. Весь ствол было не обхватить и хороводу из дюжины человек, но на дубе том висела цепь, обвивающая его крест-накрест несколько раз и уходящая куда-то под крону.

– Нравится, Василиса? – раздался насмешливый голос, тот же самый, что она слышала еще в лесу. – Вот оно, сердце самой темной чащи. Самое заповедное место, сюда не каждый может дойти, ведь подобраться к этому озеру, значит, и подобраться к ключу от жизни Кощея. Кощей такое не прощает.

Василиса обернулась и увидела воительницу. Волосы у воительницы были русыми, отливающими темным золотом, коса в руку толщиной. Глаза как изумруды блестели и такие же холодные. Брови вразлет. На бледной идеальной коже словно кровью свежей нарисованные губы изгибались луком. И поняла Василиса, кого видит, ничуточки не засомневалась, ни на ноготок от мизинца.

– Нравится, Марья Моревна. – Так и тянуло поклониться: не каждый день богатырку старины глубокой встречаешь, но удержалась Василиса, не прогнула спины. – И озеро красивое, и дуб хорош. Только я сюда не за жизнью Кощея пришла, а за самой собой. Себя мне найти и вспомнить надо, а жизнь Кощея мне без надобности.

Подошла Марья Моревна ближе, точно лебедушка белая подплыла.

– Так уж без надобности, Василиса, – пропела она, точно медом лила, а на губах Василиса лишь яд горький чувствовала. – В глаза смотри, красна девица. Все я в них прочитала, все твое сердце. Жизнь Кощея тебе дороже своей стала, да только тебе ее и коснуться не дано: ликом ты не вышла.

Побледнела Василиса, покачнулась, будто ударила ее Марья Моревна. И ответить нечего было, чай Марья-то законной женой Кощея была, пусть и триста лет назад. А Василиса всего и похвастаться могла, что парою поцелуев.

Ничего не ответила Василиса, устояла на ногах, а Марья Моревна еще ближе подплыла посуху, точно по морю.

– За последние триста лет, как думаешь, Василиса, много ли царевен, цариц, купеческих и боярских дочерей перебывало в тереме Кощея? По глазам вижу, что знаешь. Много. А уж богатырок и простолюдинок и вовсе не счесть. Какие среди них красивые бывали, Василиса! – И Марья Моревна зажмурила глаза, словно вновь представила соперниц. – У одной волосы – чисто золото, у другой глаза – бездонные океаны, а третья так и вовсе – где надо кругла, где надо гибка. Неужто поверила ты, будто станешь для него особенной, будто ради тебя он сотни красавиц позабудет?

Промолчала и тут Василиса. Не раз и не два она сама вспоминала ныне пустые светелки и гадала, когда там снова появятся жилицы? Правда, все реже она верила, будто Кощей специально берет в полон девиц, – больше выходило, что сами они находили заповедные тропы и рвались к навьему царю. Зачем – об этом Василиса думать не желала, но Марье Моревне до ее желаний не было никакого дела.

– Кощей Бессмертный вечно молод, – продолжала терзать ее сердце Марья. – Неужели и впрямь ты думаешь, будто никто не пытался украсть его сердце? И пусть его сердце разбила и забрала осколки я, попытки могли быть очень приятными.

Марья Моревна подвигала красивыми бровями, которые сейчас Василисе больше напомнили уродливых мохнатых гусениц, отощавших от голода и отрастивших ядовитые тонкие жала, и расхохоталась.

Василиса почувствовала, что и ее собственное сердце осыпается осколками. Разве не права Марья, разве не об этом и она сама думала ночами?

– Он мне сказал, что никого не целовал триста лет! – все-таки попыталась защититься она и тотчас поняла, какую ошибку совершила, но было уже поздно.

– Милая моя, – теперь Марья стояла так близко, что позволила себе ласково провести по щеке Василисы, словно жалея, – припомни-ка, что он еще тебе говорил. Ты сумеешь, я знаю. Ну же, вспоминай!

Ее глаза неотрывно смотрели в глаза Василисы и словно насильно вытаскивали из ее памяти слово за словом.

«Запомни накрепко, Василиса, в Навьем царстве любой может лгать – от последнего упыря до царя».

– Умница, – снова рассмеялась Марья Моревна, но смех ее звучал горько. – Навий царь соврет – недорого возьмет. А ты скоро растеряешь красу, начнешь увядать и вернешься в свою деревню, где и будешь доживать век, только и вспоминая поцелуи жаркие да ночи слишком короткие.

– Так и с тобой было, да? – снова попыталась перейти в наступление Василиса, хотя сердце ее обливалось кровью и горючими слезами.