Сердце самой темной чащи - Оксана Олеговна Заугольная

Разговорились повеселевшие купцы, расспросили друг друга, кто домой идет, а кто за товаром.

«А я бы и рад уже домой, да не могу: гостинец младшенькой не нашел, – повинился один купец, высокий и статный, с темными кудрями, ухоженной бородой. – Старшие дочери попросили чудесные вещицы, но нашел я их запросто. А младшенькая, любимица, попросила аленький цветочек. Никак отыскать не могу!»

Помрачнели остальные купцы, даже Василисин батюшка. А сама Василиса дыхание затаила. Что не так с желанием неизвестной дочери купца?

«Нельзя дочь баловать, если не хочешь, чтобы ведьмой злобной стала или померла вдругорядь, – наконец произнес один. – Вот моя жена свою дочку баловала, тешила, а мою работать заставляла. Уж я и так противился, и эдак, а потом гляжу – женихи вокруг моей так и вьются! Моя-то зимой на реке сама своими ручками стирает, румянец на всю щеку, сама ткет, сама шьет и пироги печет, как перед такой рукодельницей устоять? Так жена ее в мое отсутствие к Яге отправила за мотком шерсти. И вернулась дочурка моя с подарками! Замуж вышла за парня работящего, а падчерица моя так на печи и лежит да женихов ждет».

Зашумели купцы. Каждому было что рассказать – не про себя, так про соседей. Все такие случаи знали, когда от злости и скуки девки ведьмами злобными становились. И замуж никто неумех не брал, и красоту они всю на печах просыпали.

«И у меня случай был! – снова вклинился востроносый. – Точно как у тебя, Савелий. Жена свою дочку тешила и ласкала, а мою мне сказала зимой в лес увезти да под деревом оставить. Авось волки сожрут. Только моей Аленке Мороз встретился, да так ему ее кроткий нрав понравился, что вернулась она домой на запряженных конями санях и с подарками. Я теперь на этих санях и зимой и летом рыбу вожу: в них холоднее, чем в погребе, а пройдут и по камням, и по траве, и по снегу. А мачехина дочка как за подарками в лес удрала, так там и сгинула. Только по весне ее насмерть замершую и отыскали!»

«Совсем не так у меня, – нахмурился Савелий. – Одно дело не баловать и в черном теле держать да уму-разуму и кротости учить, и совсем иное – на верную смерть в лес зимой отправлять. Очумел ты, братец! Родную дочку едва не извел своими руками! Мороз ведь колдун недобрый, повезло твоей Алене под настроение попасться!»

И другие снова зашумели, принялись востроносого ругать, но Василисе все без надобности были – она на своего отца смотрела. А батюшка был молчалив и лицом темен, словно дума у него была тяжела и неподъемна.

«Хватит, – наконец ударил он кулаком по столу. – Набросились на Елисея. Ничего мы про его дом не знаем, и про жену его – тоже. Как знать, может, она сама ведьма или знается с ведьмами, тогда никакая любовь не поможет».

Василиса вся в слух обратилась, того гляди плюхнется в озеро.

А батюшка ее тем временем продолжал:

«Вот моя вторая жена меня приворожила. Сама ли али колдунью какую попросила – мне неведомо. Сначала вроде бы нормально жили, я и не мешал ей воспитывать и мою дочь тоже. Чай тоже не хочу ведьму злую заместо кровинушки родной получить. К тому же Василиса с детства была матушкой балована, того гляди колдунья вылупится. Только заметил я в последние месяцы: уезжаю подальше, как тотчас понимаю, что и сама жена будто на змею похожа, и дочери ее точно две жабы, и мою дочурку обижают, да только и думают, как свести в могилу. А чем ближе к дому, тем меньше я об этом думаю».

«Так ушел бы совсем, – всплеснул руками тот купец, что цветочек аленький искал. – Али богатств несметно в доме припрятано?»

«Пуда три, не больше, – без улыбки ответил батюшка и пояснил: – Дочь у меня там. Каждый раз хочу с собой ее забрать, а пока доеду до дома, уж и не помню об этом. Змея эта что-то такое наворожила».

Вздохнул он и остальные купцы завздыхали, квасу попросили хмельного, чтобы такие истории запить, а для Василисы озеро снова затуманилось и скрыло все лица.

– Довольна, Василиса? – спросила Марья Моревна, блестя темными изумрудами глаз. – Ничего больше узнать не хочешь?

– Довольна, Марья Моревна, – согласилась Василиса. – Самое главное я узнала, благодарю. Не по своей воле батюшка меня супостаткам оставил, не по своей воле и домой возвращался. Не будет меня – уедет прочь и не воротится.

– Только почему это он из своего дома уезжать должен, да? – подсказала Марья, и Василиса кивнула. Она и сама об этом думала. Нет, это змеища со своими дочерями убраться должна, а лучше сгинуть, как она им с батюшкой желала. – Вот и убей ее, Белолику, – продолжила Моревна. – Кощей ведь не просил ее колдовством убить. Убей ножом, возьми у Кощея навий огонь и иди домой спокойно. Навий огонь горит ровно, дров не жрет и кормить его лучше живыми людьми али животными. Отпусти навий огонь на сестрицу и мачеху да и махни рукой, когда от них только пепла горсточка останется. И живите с отцом вдвоем припеваючи.

– Не так быстро, – нахмурилась Василиса. – Я пока от Кощея уходить не собираюсь, да и он меня не гонит.

– Не гонит, но разве тебе люба роль нищенки-приживалки? – ощерилась злобным оскалом Моревна, враз растеряв половину красоты. – В нашем роду вовек не бывало таких. Кротость тебе мать прививала, а не мягкотелость, осторожность, а не уступчивость. Впрочем, если тебе судьба ключницы али царевны в светелке по вкусу, не смею мешать. Жаль, что вместо свободной воли колдуньи ты выбрала это.

– Да и ты вместо богатырки стала купчихой, – не осталась в долгу Василиса. Пальцы у нее зачесались, словно это на ее руках стремительно заживали ранки после касания озера. – Тебе больше это место не занять, не вернуться в думы Кощея. Триста лет прошло.

– Триста лет как три дня, – совсем почернели глаза Марьи Моревны, она вновь будто стала выше. – А только как наведается Кощей в сердце чащи, так и встретит тут меня.

Василиса не опустила глаз.

– Нечасто наведывается Кощей в сердце чащи, видать, не слишком скучает. А ко мне каждый вечер возвращается.

– Он домой возвращается, а не к тебе, – хохотнула Марья и вдруг вытянулась почти до вершин сосен.

Василиса ахнуть не успела, а на месте Марьи Моревны стояла змеища на