Счастье в огне - Мария Васильевна Захарова

тьму, и до позднего вечера, когда небо уже усыпали звезды, безмолвно и беспристрастно взиравшие на засыпанную снегом деревню, девушка не выходила со скотного двора. Работы было много, а рук катастрофически не хватало. Поэтому кормежка и чистка коров, уход за телятами полностью легли на Татьяну с Варварой. Еще шесть женщин приходили, только чтобы подоить коров. К вечеру Варвара просто валилась с ног: дрожали руки, ломило поясницу, но девушка старалась не думать об усталости, единственное, что её волновало сейчас, это ребёнок, растущий в ее уже заметно разбухшем животе. Старалась она не замечать и косые взгляды, которые бросали на неё деревенские женщины теперь, когда беременность стала уже заметна.

Сейчас Варя медленно оглядывала присутствующих, в пол-уха слушая, что говорит председатель. Анастасия Игоревна или, как здесь предпочитали её называть, Настасья, была прислана в Ветрушино райкомом, когда большинство деревенских мужиков, включая председателя, были призваны на фронт. И теперь она со своим незаконченным инженерным образованием изо всех сил пыталась руководить колхозом. Однако, несмотря на все её усилия, истинной хозяйкой положения и признанным лидером оставалась Таисия Петровна, молчаливая, если не сказать угрюмая, всегда покрытая черным платком, державшая в ежовых рукавицах всё население деревни.

Совсем недавно Татьяна рассказала Варе, что раньше это была весёлая, полная сил женщина, душа компании, заводила на работе, любящая жена и мать. Таисия с мужем одними из первых вступили в колхоз и отдавали ему все силы. А когда стали подрастать ребятишки, им тоже сразу находилось дело по силам. В семье росло четверо сыновей – радость и гордость родителей.

Председатель колхоза без устали хвалил чету Топорковых и ставил их в пример не только молодёжи, но, зачастую, и старожилам. На собраниях Таисии Петровне одной из первых давали слово, чутко прислушиваясь к её мнению. Александр Анисимович, возглавлявший сельсовет, нередко прибегал к её помощи, когда следовало приструнить кого-то из колхозников или призвать к ответу набезобразничавших мальчишек, постоянно при этом напоминая ей, что пора бы и в партию вступать. И активная, душой болеющая за судьбу колхоза и односельчан, Тая стала подумывать, что действительно пора.

Война, тяжелым топором обрушившаяся на головы и судьбы людей, не обошла стороной и Ветрушино, заключив её жителей в свои стальные объятия и одним рывком выдавив из села почти всех мужчин, распотрошив сердца и судьбы женщин. Меньше, чем за год Таисия Петровна проводила на фронт сначала мужа и старшего сына, следом еще двух сыновей. Младший, восемнадцатилетний Петруша, отправился добровольцем, только на день разминувшись с похоронкой на старшего брата. А спустя неделю Таисия опять получила казённый бланк, безжалостно сообщавший, что теперь она вдова.

Какой-то злой рок обрушился на женщину, будто бы наказывая ее за прошлое счастье. Не успела она отплакать по мужу, пришло извещение, что Петруша, ее последыш, пропал без вести в первом же бою. Неделю не выходила Таисия из дома, а потом шмыгнула чёрной страшной тенью и пропала из села на четыре дня. А когда вернулась, в ее доме появились иконы, будто бы принесенные из расположенной за полтораста километров Авдеевки, где и сейчас еще действовал храм. После похоронки на третьего сына Таисия больше не плакала, она будто окаменела. Молча приходила на работу, механически её выполняла – руки, привыкшие к труду, словно жили своей, отдельной жизнью, и так же молча уходила. За несколько месяцев никто в деревне не слышал от нее ни слова, но все знали, что от старшего ее сына, ушедшего вместе с отцом, за все время не было ни одного письма.

А потом на скотном дворе обвалилась часть крыши, давно требующей ремонта, задавив одну корову насмерть и сломав другой ногу. И тут случилось то, что давно уже должно было случиться – большой скандал, практически перешедший в драку и остановленный твердой рукой бригадира. Корова со сломанной ногой была забита, крыша починена, а негласным руководителем колхоза с тех пор стала Таисия Петровна, хотя формально председателем оставалась Настасья.

***

Из раздумий Варвару выдернул шум распахнувшейся двери и громкий крик, раздавшийся из сеней:

– Почтальонка!!!

Люди кинулись к двери, на ходу накидывая одежду. И через минуту правление опустело. Зато улица, куда Варя вышла следом за остальными, стремительно наполнялась людьми. При этом царила абсолютная тишина, только взглядом провожали люди женщину-почтальона, заходившую во дворы, или подходившую к кому-то из женщин, терпеливо ожидающих на улице.

Кажется, никогда и нигде больше Варя не видела такой смеси одновременно страха и надежды, как в глазах женщин, ждавших почтальона. Что там, в ее сумке – долгожданная, вымоленная и выплаканная долгими, одинокими ночами весточка, или мертвенная, безнадежная пустота похоронки, или опять черная бездна неизвестности?

Неизвестность – это страшное слово опутывало людей, стреноживало их, не давало дышать. И только в работе, казалось, люди забывались, в тяжелой, изнурительной, неподъемной для женских плеч работе. И не понятно, что тяготило больше – изматывающий труд или постоянное ожидание.

Именно теперь Варвара каждой своей клеточкой осознала, что война – это не только взрывы, бомбежки, постоянная угроза жизни. Война, распластавшая страшные стальные крылья над русской землей – война воистину народная. Потому что это – не только передовая, с ее смертью, не различающей взрослых и детей, женщин и мужчин, с разрушенными селами и городами, сожженными, искореженными полями. Потому что это – вдовы и сироты, это люди, искалеченные физически или морально, это адский труд в тылу, где практически не осталось мужчин, а всю работу взвалили на свои плечи женщины и дети, которым надо обеспечить своих воюющих мужчин едой, и одеждой, и оружием. И дождаться их, во что бы то ни стало, дождаться. А если дождаться не суждено, то выдержать, перебороть свою боль, научиться жить дальше. Война – это огромная общая боль всего народа. И теребит, и щемит, и терзает она каждое сердце, никого не оставляя в стороне.

5

Март уже заявлял о приходе весны первыми солнечными днями. Но зима никак еще не хотела выпустить землю из морозного плена и продолжала удерживать все живое в своих снежных объятиях. И все длиннее казались зимние дни в ожидании тепла, все мучительнее казалась изнуряющая работа, все ощутимее становилось наступление голода. Еды стало катастрофически не хватало еще раньше, зимой. И теперь люди, измученные недоеданием, тем не менее экономили каждую картофелину, каждое зернышко, зная, что надо как-то дожить до лета, до следующего урожая. Каждый надеялся, что в следующем году природа сжалится над измученным войной народом и не пошлет больше такой