Счастье в огне - Мария Васильевна Захарова

засухи, как прошлым летом. И вот теперь и без того скудные запасы подошли к концу. Давно уже перестали чистить картошку, бросая ее в суп, чтобы не пропало ни одной крошки. Да и было ли супом то, что состояло из воды и нескольких неочищенных картофелин, куда иногда добавлялась горстка крупы вперемежку с шелухой, вытряхнутая из складок мешка. Хлеб теперь делили не кусками, а четвертинками, а в муку добавляли растолченную кору, ободранную ребятишками в ближайшем лесу.

– Последние дни Таисия Петровна стала уходить из дома затемно, пока Варя еще спала, а когда девушка вставала, на столе на покрытом полотенцем блюдце оказывалось две хлебных четвертинки. Было понятно, что женщина, сама недоедающая, оставляет свою порцию. Но когда Варя попробовала спросить, почему хлеба оказывается больше, чем положено, в ответ прозвучал окрик:

– Отчитываться я перед тобой буду?! Ешь. И помалкивай.

И Варя ела, давясь слезами. Ела, потому что в ней жила еще одна жизнь, робко заявляющая о себе мягкими толчками. И эту жизнь нужно было сохранить во что бы то ни стало.

Но еще хуже, чем людям, приходилось скотине. Те крохи, которые еще оставались в колхозном амбаре от запасенных кормов, скармливались лошадям, которые все равно отощали так, что уже не в состоянии были работать. А коровам доставалась только солома, снимаемая с крыш, да и ту приходилось экономить. И голодная скотина целыми днями мычала и трубила, так что душа замирала от этого тоскливого, какого-то немощного крика.

Именно эту солому, сброшенную с крыши коровника, где теперь зияла дыра, Варя должна была перекидать на середину большого прохода, откуда ее разложат потом по кормушкам. Через дыру в потолке врывался ледяной ветер и у Варвары совершенно закоченели руки, к тому же немилосердно ломило поясницу. Девушка скинула очередную охапку соломы и присела на корточки, дуя на руки, пытаясь хоть немного отогреть окоченевшие пальцы. Солома совершенно скрыла ее маленькую фигурку от вошедших в коровник женщин. Зато Варя отчетливо услышала возглас одной из них:

– Во, глядите-ка, Варька уж два часа, как ушла сюда, а солома-то до сих пор не перекидана. И чем только она занималась? Ну никакого толку от нее.

– Молодая она еще совсем, – устало вздохнула другая.

– Молодая, да ранняя. Живот вон успела нагулять. Интересно, с кем?

– Да тебе-то какая разница?

– А вот разница! Может, она немчуренка носит!

– Да с чего ты это взяла? Совсем ума решилась.

– Чего сразу решилась? Сама подумай, другому-то откуда взяться? Осенью немцы в Сталинграде были.

– Так ведь и наши были.

– Вот нашим-то дела больше нет, только девок брюхатить. Чай они там не на отдыхе. Им воевать надо. Точно от немца ребятенка прижила.

– Ой девочки, такие страсти рассказывают, как фашисты над нашими-то глумятся. И с Варварой все могло быть – это была Аленка, кругленькая, крепко сбитая девушка, не потерявшая своей формы даже несмотря на голод и продолжавшая бодро носиться по деревне, успевая везде и всюду.

– Ну и чего? Растрещались тут! Даже если ссильничали девку – она-то в чем виновата? – вклинился глубокий голос Тамары, крупной, добродушной женщины, проводившей на фронт мужа и двух братьев, но не получившей, к счастью, ни одной похоронки.

– А в том и виновата! Не хватало еще в нашей деревне немецких выродков! Отправить бы ее отсюда надо, чужая она здесь, да еще ребенок не пойми откуда. И к делам нашим совсем не приспособленная, толку от нее никакого, проблемы одни! – Варя наконец узнала голос Глафиры, никогда раньше с ней не разговаривавшей и, казалось, вообще не замечавшей девушку.

– Да куда ж ее отправить-то? Родных никого у нее нет. Мать с братом погибли, отец без вести пропал. И так нахлебалась она. – Вздохнула Тамара, и даже, похоже, всхлипнула.

– А вот где живот нагуляла, пусть туда и отправляется.

– Да как так можно? Или мы уж не люди совсем?

И тут раздался тихий, властный голос Таисии Петровны, молча до этого стоявшей в дверном проеме:

– Я смотрю, дел у вас нет, кроме как языками чесать, да собственные байки обсуждать. А ну марш все работать, и разговоры эти прекратить! Раз и навсегда! Ясно?

Душные слезы обиды, одиночества, боли спазмом скрутили горло Варвары. Медленно сползла она по стене вниз, опустилась на колени, повалилась на пол, прижавшись разбухшим животом к куче гнилой соломы, сваленной в углу. Там и нашла ее Татьяна спустя полчаса после того, как женщины, сделав свою работу, ушли.

***

Вечер и ночь Варя провела, забившись на кровать и не произнося ни звука. Татьяна привела ее домой, уложила и долго еще сидела возле неё, пытаясь найти какие-то слова утешения.

– Ты не обижайся на них, война ведь. Сколькие из них родных лишились, работают на износ, семьи неизвестно, когда теперь заведут, вот и злобствуют. А ты внимания не обращай. В жизни всякое бывает. И ребеночку радоваться надо, откуда бы он не появился. Чего уж теперь. А ребеночек не виноват ни в чем.

Но Варя упорно молчала – что-то объяснять, в чем-то оправдываться не было ни сил, ни желания. Потом пришла Таисия Петровна, и Татьяна долго вполголоса разговаривала с ней о чем-то на кухне. А Варя лежала и думала о своем ребенке: только теперь у нее чётко оформилась мысль, и раньше блуждавшая где-то в глубине сознания, но никогда ранее не становившаяся такой чёткой и ясной – рано или поздно встанет вопрос об отце её ребёнка, и ей придётся что-то объяснять, оправдывать его появление. Но что тут можно объяснить, и кто ее поймет? Сейчас Варвара поняла зыбкость своего положения и то, что эти люди, приютившие ее здесь, вдалеке от разрушенного войной родного города, видимо правы в своих сомнениях относительно появления ее ребенка. Но, если они правы, то она, выходит, виновата? Виновата, что встретила и полюбила мужчину во время войны, когда жизнь каждого измерялась не годами, а, возможно, мгновениями, мужчину, который не мог быть теперь рядом с ней, потому что была война, а он был солдатом, который даже не знал, что у нее будет ребенок, зачатый в пламени этой самой войны. А если бы знал, был бы он также рад этому ребенку, как радовалась ему Варя? Один вопрос тут же рождал новый, а тот – следующий, и ни на один из них не находилось ответа.

Так и не сомкнув глаз, не придя ни к какому решению, Варя заставила себя подняться и выйти в кухню, как только услышала, что Таисия Петровна встала. Та