Леди, охранник и кусочек ткани - Екатерина Началова

должна быть в своей комнате. Должна сесть на кровать, накрыть ноги одеялом, зажечь свечу и читать. Снег должен быть за окном, родители должны спать, а Мирн бесшумно шнырять по дому, гонять служанок».

Реальность была иной. Баронессу силой раздели, натянули на тело длинный бесформенный балахон из грубой ткани и спустили в небольшую земляную яму, высотой около трех метров. Стены были обшиты широкими, вертикально поставленными досками, укрепленными снизу толстыми деревянными балками. Пол — земляной. На нем стояла одна длинная скамья, в углу располагалось старое ведро под отхожее место. И все. Сверху яму накрывала решетка, через которую солдаты прекрасно могли видеть узницу. Они все время ходили вокруг, Ровена порой видела их головы.

В первый час Ровена сорвала голос, во всю громкость понося Фадию, Хога, солдат, яму. Ответа на крики не получила. Потом ужасно захотела пить, но на просьбы принести воды ей не ответили, на приказы — тоже. Не добившись успеха, пришлось замолчать.

В яму падал снег. Сначала Ровена брезговала трогать его, но через пару часов, когда на полу накопился свежий слой, она, стыдясь и краснея, собрала его и отправила в рот. Чтобы сходить по нужде, пришлось дождаться темноты, но и в темноте она чувствовала такое непередаваемое унижение, что ее могут увидеть, какого не испытывала никогда раньше.

Ей хотелось плакать. Это было неразумно, потому что теряешь влагу, потому что показываешь слабость, потому что жалобить некого, но нахлынувшая жалость неуклонно затапливала разум, не оставляя в нем ничего, кроме себя.

Пусть драконы не мерзнут, но Ровена ощущала такой отчетливый холод, что нижняя челюсть постепенно начала мелко-мелко дрожать, от чего зубы тихо постукивали друг о друга.

Нет, не холод. Страх.

Страх с осознанием, что сопротивление не поможет, что они продержат ее в этой яме сколько потребуется, чтобы она потеряла и гордость, и честь. Первоначально Ровена патриотично решила сопротивляться фадийцам, не отступать ни на шаг, не показывать и доли слабины, но... Но здесь, в земляном холодном кубе ее уверенность стала редеть, постыдно расползаясь по швам, несмотря на то, что баронесса, несмотря на то, что сильна. Ровена вспоминала сказания о подвигах героев, и, впервые по-настоящему примеряя на себя выпавшие им испытания, совсем не чувствовала себя героиней. Разве выдержит она даже день заточения? А неделю? Месяц? Сколько?

Небо нависало сверху как могильная плита и так же тяжело давило, вжимая в промерзшую землю. Ровена никогда не ощущала себя настолько одинокой и слабой. Она смахнула снег с лавки, легла на жесткие доски, подтянула колени к груди, сжалась в комочек, как зверек в клетке. Шею мертвенно холодил магический ошейник, сдерживающий Силу.

— Леди, — раздалось мужское сверху.

Голос принадлежал небу. Или Кэйлусу? При звуке этого голоса, Ровена даже не подняла голову, решив, что у нее галлюцинации. Она и не мечтала о том, чтобы Кэйлус был здесь... Что он может? Низкородный охранник против всей Фадии...

«Невозможно...»

— Леди. Я принес подарок от вашего будущего мужа, — снова произнесло видение.

Все ещё не веря собственным ушам, Ровена едва приподнялась. Она бы не среагировала на другой голос, сразу послала бы далеко за границу Фадии. А тут — промолчала, слушая.

«Наверное, просто похожий голос», — безнадежно подумала она, не поворачиваясь.

— Возьмите, — настойчиво произнес сверху голос, похожий на Кэйлуса.

Ровена резко повернулась.

На краю ямы стоял силуэт Кэйлуса с факелом в руке.

«Он!»

Она вскочила. Он! Светловолосый и высокий, в фадийских черных штанах и терракотовой куртке. Волосы растрепаны непокорной львиной гривой.

«Как? Откуда... Что?» — она не сразу зафиксировала смысл слов.

— От будущего мужа...? — когда Ровена поняла слова, грудь сдавило ледяным обручем, будто стены ямы сомкнулись, сомкнувшись на ребрах.

— Да. Примите, — присев на колено, ее бывший охранник низко наклонился и протянул ей через толстые металлические прутья узкую вытянутую коробочку. — Небольшой подарок в знак надежды на... лучшее. Дайте руку!

«Надежды? Нет, Кейлус, нет...» — одними губами прошептала Ровена, все ничего не понимая, только внимая.

— Руку! — повторил Кэйлус.

Не решаясь произносить его имя вслух, надеясь непонятно на что, Ровена поднялась на лавку и умоляюще протянула руку к видению. Оно тут же поймало и крепко сжало ее пальцы.

Мужские пальцы были теплыми. Настоящими. Ласковыми.

— Вы должны выйти, должны с ним познакомиться, леди Ровена, — с нажимом произнес Кэйлус, несколько раз красноречиво пожимая ее руку. — Слышите? Не надо вам здесь находиться. Не надо.

Ещё одно пожатие. Сильные пальцы, сжимающие руку. Родной язык. Успокаивающий голос. Слова. И что-то важное, сокровенное, скрытое под ними. Чувствуя как влажнеют глаза, Ровена с надеждой выдохнула.

— Не надо?

— Не сопротивляйтесь. Он о вас позаботится, — твердо произнес мужчина, дважды пожимая ладонь. Тесно сжимающие грудь фадийские стены, медленно раздвигались, снова позволяя дышать.

«Он подает знак? Знак же?! Он...? Он позаботится? Или ты?»

— Правда позаботится? — с трудом спросила Ровена, принимая второй рукой протянутую коробочку. Стоя на цыпочках, она тянулась вверх, стремясь стать как можно выше, ближе, чтобы схватиться самой и дать этой большой надежной руке обхватить как можно больше ее кожи. Факел пылал, гладя красно-оранжевыми отсветами скулы Кэйлуса. Его лицо, пересеченное квадратом решетки, выглядело серьезным, очень серьезным, даже твердым, каменным. А пожатие... Пожатие было нежным, бережным. Как и голос.

— Правда, леди. Не оставит.

Мужские пальцы погладили ее кожу, крепко сжали напоследок. Тепло потянулось по руке вниз, стремительно ускоряясь, вихрем покатилось по венам, подогревая остывшую от страха кровь, зажигая заледеневшие щеки, и занялось в груди горячим, живым огоньком.

Рукопожатие длилось только несколько мгновений. Короткие ничего не значащие мгновения для наблюдающих за встречей солдат, и бесконечные незабываемые секунды для Ровены. За это время рукопожатие вытянуло ее из ямы страха, жалости к себе и холода, окутав горячим щемящим теплом надежды.

Глупой, счастливой, ничего не понимающей надежды.

...

Она не знала, сколько времени прошло с момента, как Кэйлус ушел. Могла сказать только в звездах: плюс шестнадцать звёзд — именно столько зажглось на небе после его ухода. Ровена долго сидела на своей холодной скамье, счастливо глядя на небо. Теперь она знала, что Он здесь, рядом. Яма вдруг стала казаться уютной, а фадийское небо — благожелательным и мудрым. Она открыла шкатулку, наугад съев одну конфету из дюжины, действуя строго левой рукой. Правую Ровена все еще держала сжатой — там, под пальцами она хранила его прикосновение.

Уже поздно ночью Ровена потребовала