Убийство ворон - Эвелин Флуд

Я заставляю себя слушать. Азанте специализируются на перевозке грузов.

Наркотики, оружие. Товары черного рынка.

Все, что нуждается в перемещении, они перевезут за правильную цену.

Включая женщин.

Это никогда не признавалось публично, даже на этих встречах, но, познакомившись с Сальваторе Азанте, в это нетрудно поверить.

Он двадцать минут ворчит по поводу пограничного контроля и страховки, прежде чем Фрэнк В'Ареццо берет верх. Его обновление представляет собой краткий обзор игорного бизнеса, который они контролируют из своей штаб-квартиры в Неваде.

Дает как можно меньше информации, но не слишком мало, чтобы быть обвиненным в утаивании. Данте замечает, что я наблюдаю за ним, но ничего не выдает, пока говорит его отец.

Здесь нет Данте и Катарины. Только наследники В'Ареццо и Корво, присутствующие здесь для наблюдения, готовые однажды занять наши собственные места.

Именно это я пыталась сказать ему раньше. Может быть, теперь, когда мы смотрим друг на друга через стол, он понимает.

Отчет Пола Морелли немного более подробный. У семьи Морелли нет определенной специализации, хотя их участие в мире искусства обширно. Он поднимает взгляд на Лучиано, когда тот делает паузу, и, к моему удивлению, Люк выходит вперед, прочищая горло.

Все переминаются с ноги на ногу, пока он продолжает рассказ своего отца, Пол внимательно наблюдает за ним. Когда он отступает, мой отец поднимает руку.

— Следует ли нам ожидать скорого наследования? — Он спрашивает напрямую, и Пол пожимает плечами с лукавой улыбкой.

— Я еще не умер. — Несколько смешков за столом. — Но я предпочитаю быть готовым.

Мой отец пристальнее рассматривает Лучиано, и его глаза сужаются, когда он постукивает рукой по дереву перед нами. Люк смотрит прямо перед собой. — Интересно.

Мой отец рассматривает его еще пару секунд, а затем переводит взгляд. — Фаско. Там еще живой?

Джованни вздрагивает, и я сильно прикусываю внутреннюю сторону щеки от холодной жестокости в голосе отца.

Джио смотрит на отца сверху вниз, его челюсть сжимается. Карло Фаско медленно поднимает глаза. Он открывает рот, а затем снова закрывает его.

Его сын делает шаг вперед, его губы сжаты в жесткую линию. — У меня есть последние новости.

— Тебе не давали разрешения говорить, мальчик. — Голос моего отца звучит как удар хлыста, прорезающий тишину. — Пока это не так, я советую тебе закрыть рот.

Он откидывается назад, чувствуя себя совершенно непринужденно. Его стул скрипит. — Мы все знаем, что случается с теми, кто не может выполнять приказы.

Все тело Джио напрягается. Его кулаки сжимаются.

Не надо, я мысленно прошу его. Не делай этого.

Но он смотрит не на меня. Нет, его взгляд прикован к моему отцу. — Да, — выплевывает он. — Их дочери в конечном итоге оказываются изнасилованными и зарезанными, и их части тел разбрасывают по нашей гребаной лужайке.

— Хватит.

Это слово исходит не от моего отца. Нет, это мой гребаный рот открывается, все поворачиваются ко мне со смешанными выражениями лиц. Лучиано прячет свой полный ужаса взгляд, но Данте не так быстр.

— Кэт, — шипит он.

Мой отец, однако, застывает. Данте быстро замолкает, но мой отец все еще переводит взгляд между нами, прежде чем повернуться ко мне. — Катарина. Говори.

Предупреждения, и холода, в произнесение моего имени, достаточно, чтобы сказать мне, что я по уши в дерьме. Даже Джио переводит взгляд на меня. Я быстро машу рукой, придав лицу такое же ледяное выражение, как и голос моего отца.

— Очевидно, Фаско недееспособен. — Мой голос ровный, невыразительный. — У меня, например, на этот вечер есть обязательства, которые не могут ждать. Дай наследнику высказаться, или мы все проторчим здесь до полуночи в ожидании.

Я едва могу дышать, пока отец пристально смотрит на меня. Наконец, он медленно кивает, поворачиваясь к Джио. — Считай, что это твоя единственная отсрочка, Фаско. Интересно, что это исходило от моей дочери, учитывая, что ты назначил ей il bacio della morte.

Интересно, кто ему сказал. Это точно была не я, поскольку он не отвечает на мои звонки. К его чести, Джованни не дрогнул, глядя на моего отца сверху вниз, пока отрывисто излагал отчет Фаско. Это объясняет, почему он большую часть времени отсутствовал на наших совместных занятиях. Тянул на себе основную нагрузку. Принял бразды правления раньше, чем должен был.

Круги у него под глазами темнее, чем у меня.

Когда мой отец в конце концов отпускает нас, Джио уходит первым, беря отца за руку и почти поднимая его с кресла. На это больно смотреть, и я вынуждена отвести взгляд.

И тогда я чувствую это.

Чьи-то пальцы скользят вверх по внутренней стороне моей ноги, касаясь внутренней поверхности бедра. Раздвигаются.

Поднимаются выше маленькими кругами. Грубее. Требовательнее.

Сжимают.

Моя спина выпрямляется, как шомпол, перед глазами пляшут черные точки.

Ледяной холод пробегает по моей спине, когда я вдыхаю. Выдыхаю. Мои руки начинают дрожать. Когда я смотрю на своего отца, он поглощен наблюдением за Джио.

Все смотрят на Джио.

Мой взгляд скользит к сиденью рядом со мной. Сальваторе Азанте смотрит на дверной проем, но его рука… его рука сжимает внутреннюю сторону моего бедра, в миллиметрах от моего нижнего белья.

Жар прогоняет иней, окутывая его паром и оставляя после себя мерцающее пламя. Я сжимаю ноги вместе так сильно, как только могу, и хватка Сальваторе ослабевает. Я сглатываю сдавленный вздох, когда мою кожу крепко сжимают длинными пальцами, впиваясь ногтями.

Стефано оглядывается на меня, когда с моих губ срывается тихий болезненный звук.

Его взгляд опускается ниже. Еще ниже.

Как раз вовремя, чтобы увидеть, как та самая рука отдёргивается.

Его губы приоткрываются, и он смотрит на своего отца сверху вниз. На его лице появляется выражение отвращения. Я чувствую его взгляд на своем лице, но не смотрю на него.

На лице Сальваторе появляется улыбка, когда он кладет руки обратно на стол, оставляя после себя ноющую кожу в синяках. Я быстро моргаю, к горлу подступает рвота.

Возможно, наказание. За то, что высказалась.

За то, что вообще существую.

Напоминание о моем месте.

Вдыхая, я не спешу выталкивать кислород наружу, следя за тем, чтобы мой голос не дрожал, когда я говорю. Мои пальцы скользят под рукав моего блейзера.

— Сальваторе.

Люди оборачиваются на мой резкий тон. Мой отец оборачивается.

И Сальваторе Азанте вскрикивает, когда мой клинок вонзается ему в руку, достаточно глубоко, чтобы пройти насквозь и вонзиться