Убийство ворон - Эвелин Флуд

наливая свежесваренный кофе и добавляя немного молока. Поворачиваясь, я ставлю чашку на его стол, прежде чем сесть в темно-зеленое кожаное кресло Chesterfield напротив. Широкое эркерное окно позади него открывает прекрасный вид на сады, в то же время отбрасывая тень на его лицо, из-за чего трудно разглядеть нюансы его выражения.

Несомненно, намеренно.

Он смотрит на чашку. — Я предпочитаю пить его с сахаром.

— Прекрати. Это вредно для твоего сердца. — Я жду, потягивая напиток.

Наконец, он фыркает от смеха, поднимая чашку. — Я, должно быть, старею, раз позволяю своей дочери диктовать мне как пить мой кофе.

— Только потому, что ты знаешь, что я права.

Чашка звякает, когда он ставит ее на стол. — Я хочу обсудить вчерашний вечер.

И вот, отца как не бывало. На его месте — дон. С лица исчезает всякая теплота, он просто ждёт моего ответа.

— Разумеется. Какой именно момент ты бы хотел обсудить?

Он сцепляет пальцы в замок. — Начнём с твоего поведения. Оно было недопустимым.

Моя спина выпрямляется, позвоночник вытягивается, словно по линейке.

— Необычным — возможно. Но недопустимым? Позволю себе не согласиться. Категорически.

Он с силой хлопает ладонью по столу.

— Ты всадила нож в руку нашего главного союзника. Не говоря уже о твоей грубости — ты прервала встречу ради мальчишки из семьи Фаско.

Осторожно, очень осторожно я подбираю слова. — Союз в нашем мире не даёт права на неподобающее поведение. Я отреагировала соответственно. Азанте следовало напомнить, что союз — это не синоним слабости. Если бы я не ответила на его действия, он воспринял бы это именно так.

Я наблюдаю, как мой отец обдумывает эти слова. Здесь не упоминается ни о чем более эмоциональном, чем чувства. Никаких упоминаний о насилии, которое я почувствовала, когда его рука скользнула вверх по моей коже с твердым намерением прикоснуться к моим самым интимным частям.

В этой комнате есть место только для политики. Чувства не имеют значения.

— Это заставило нас выглядеть разобщенными, — возражает он. — Это то, чего мы не можем себе позволить. Cosa Nostra и так достаточно расколота. Наши враги больше не только снаружи.

— Это показало, что мы примем меры против любой угрозы. Неважно, откуда она исходит, — возражаю я твердым голосом. — Мы не подчиняемся прихотям других. Мой приоритет — имя Корво, и я не позволю нам проявить слабость. Перед кем бы то ни было. Союзник или нет.

Мой голос остается ровным, на лице не отражается ни малейшего волнения, выворачивающего мой желудок наизнанку.

— Его рука уже никогда не будет прежней. — Отец тянется за своим кофе и делает глоток. — Он не доволен этим.

— Я тоже, — спокойно отвечаю я. — И все же ты об этом не упоминаешь.

Я не могу остановить это, краткое предостережение. Устное подтверждение того, что я вижу его реакцию и нахожу ее недостаточной.

Он вздыхает. — Катарина. За эти годы у нас было много дискуссий. Ты первая наследница женского пола. Это сопряжено с рядом проблем, с которыми мне никогда не приходилось сталкиваться. Ты на каждом шагу уверяла меня, что это никогда не будет проблемой. И все же мы здесь.

Жар заливает мои щеки. — Это не проблема, — выдавливаю я. — Я отреагировала на угрозу. Если бы Азанте напал на тебя физически, ты бы отреагировал в том же духе. И, предполагая, что Азанте принимает мое предупреждение всерьез, это больше никогда не будет проблемой.

— А что насчет следующего мужчины? — он спрашивает напрямую. — Тогда это будет проблемой, нет?

Приходит осознание.

Мне нечего ему сказать. Он исказит мои слова, швырнет их мне обратно, использует прошлую ночь, чтобы выставить меня гребаной истеричкой женского пола.

— Ты не ищешь ответов, — тихо говорю я. — Что бы я ни сказала, это ничего не изменит. Ты ищешь оправдание. Почему?

Я вижу подтверждение на его лице, даже когда он пытается скрыть это от меня. — Я просто пытаюсь выяснить, как ты планируешь действовать дальше, Катарина. Возможно, это в первый раз, но я сомневаюсь, что в последний. Ты порежешь каждому мужчине руку?

— Не каждый мужчина — потенциальный насильник, — холодно говорю я. — Хотя, похоже, в данный момент у нас их еще больше. Как поживает Маттео?

— Мы говорим не о Маттео. Мы говорим о тебе.

— Как долго ты собираешься меня наказывать?

Моя резкая смена темы, застает его врасплох, и в его глаза мелькает растерянность. — Я не понимаю.

Наклоняясь вперед, я смотрю ему в глаза. — Ты научил меня этим играм, Джозеф. Давай не будем тратить на них время. Ты наказываешь меня за то, что произошло. Что сделано, то сделано. Эта часть моей жизни закончена. Это не имеет никакого отношения к прошлой ночи.

Он смотрит только на меня. — Я тебя не наказываю.

Смех резкий, недоверчивый. — Скажи мне. Я все еще наследница Корво?

Тишина. Звенящая, глубокая пустота, которая посылает ледяной клинок в мой живот.

Наконец, он заговорил. — Я не наказываю тебя, Катарина. То, во что ты веришь, говорит мне, что, несмотря на всю твою подготовку, на все усилия, которые я вложил в тебя, ты все еще не готова. Ты спрашиваешь, являешься ли ты по-прежнему наследницей Корво? Да. На данный момент. Но я не допущу слабости в наших рядах. И это все, что я вижу. Отвлекающий маневр за отвлекающим маневром, все это уводит от того, на чем нам нужно сосредоточиться. Рост. Сила. Вот что важно. А не эти чертовы мелкие дрязги.

Лекторский тон его слов раздражает меня. Стиснув зубы, я заставляю себя медленно кивнуть. — Я полностью согласна. Как я уже сказала, что сделано, то сделано. Прошлая ночь была неудачной.

— Не только из-за Азанте. Наши традиции важны. Ты заговорила не в свою очередь.

Я откидываюсь на спинку кресла, уверенная в своем ответе. — Потому что не было необходимости мучить и без того сломленного человека. Пустая трата времени и энергии каждого. Где в этом сила? Пусть парень Фаско возьмет инициативу в свои руки. Это может отвлечь его от... других мыслей.

Мой отец признает правдивость моих слов взмахом руки. — Возможно. И все же il bacio della morte висит у тебя на шее, и я вижу, что ты не предпринимаешь никаких действий, чтобы ее устранить. Сколько попыток