Повесть о предательстве - Мелли Т. Толлэм

как будто одна нога стояла в нашем мире, а другая где-то еще. Она была молода, но в то же время выглядела древней. Ее кожа была призрачно-бледной, что говорило о неизвестных ужасах. И тут меня осенило: эта маленькая девочка, этот маленький ребенок, была новой провидицей. Всякий раз, когда кто-то умирал, магия ковена выбирала другого на его место.

Я скорчила гримасу, глядя на маленькую девочку, которой было семь, а сейчас перевалило за семьдесят, и пожалела бедняжку.

Заговорила Эулалия.

— Познакомься с Матильдой, нашей новой провидицей.

— Привет, Матильда, — прошептала я. Бедняжка выглядела как груда костей, словно из нее высосали всю молодость.

— Матильда видит все. Глубочайшую правду и самые темные секреты. И она рассказала нам все.

Мои глаза сузились, глядя на Эулалию. Эта новая провидица была ребенком, и ею воспользовались. Хотя я презирала Глендору, она была достаточно умна, чтобы утаивать информацию, когда это было необходимо. У этого ребенка не было барьеров. Каждая правда, каждый секрет, который она знала, теперь были свободно доступны ковену, без фильтров.

Дары провидца никогда не предназначались для такого злоупотребления.

— Теперь мы знаем все, Далия. Мы знаем, кто ты. Мы знаем, от кого ты бежишь, и, самое главное, что ты будешь делать. И ты обречешь нас всех, — сказала Эулалия.

Я покачала головой. Я бы никогда не причинила никому вреда, по крайней мере, не нарочно, поэтому, что бы ни увидел этот ребенок, это была одна из возможностей будущего, а не уверенность. И то, что она увидела, никогда не случится. Я знала это нутром.

— Лали, — взмолилась я, — видения субъективны и никогда не рассказывают всей истории. Я бы никогда не сделала ничего, что могло бы причинить кому-либо боль. Я бы никогда не причинила тебе вреда.

— Ты уже причинила мне боль, Далия — или мне следует называть тебя Дуана? — голос Лали дрогнул. — Ты знала все это время и не сказала мне, кто ты такая. Ты лгала мне — мне! Я бы прикрыла тебя. Независимо. От всего.

Так что она знала. Она знала, что мне здесь не место. Она знала, что я была рождена наполовину злой. Наполовину жестокой. Наполовину тенью. Но я была не только тенью — я также была наполовину человеком. И эта человеческая сторона была для меня всем. Она состояла из частей, за которые я так отчаянно цеплялась, когда все казалось потерянным. Ее знание того, кем я была, ничего бы не изменило. Я все еще была собой.

Я хотела бы, чтобы она это увидела.

— Я бы сделала для тебя все, Лали. Я бы рискнула своей жизнью ради тебя. Я оставила тебя в темноте, чтобы защитить. Вот и все.

— Ты поэтому убила Глендору? Чтобы защитить меня? — Эулалия в ярости сжала кулаки.

— Нет… это сделала моя магия. Чтобы защитить меня, а не тебя, — призналась я шепотом.

— И это убьет нас сейчас? Теперь, когда мы знаем правду? — обвинила Исадора из-за спины, ее лицо исказилось от отвращения.

Мои плечи опустились. Я могла говорить только за себя, не за свою магию, но я все равно это сделала.

— Нет, я никому из вас не причиню вреда… — когда они замолчали, я успокоила их: — С той ночи моя магия притихла. Я могу найти способ держать ее запертой внутри себя. Мне просто нужно немного времени.

Глаза Эулалии наполнились печалью.

— У тебя есть что-нибудь, что ты хотела бы добавить? — тихо спросила она, казалось, умоляя о лучшем объяснении, о чем угодно, чтобы все исправить и заставить ее ковен понять.

Больше сказать было нечего, поэтому я плюхнулась на мягкий мох и скрестила ноги, желая дождаться, пока они обдумают услышанное. Было ясно, что я больше не просила прощения только у нее. Я просила прощения у ее ковена. И что бы я ни сказала, что бы я ни сделала, у них никогда не хватило бы духу простить меня.

— Нет, я закончила. Делайте, что хотите, — заявила я, зная, что нет причин спорить, когда моя вина уже установлена.

Боги знали, что увидела эта маленькая провидица Матильда, но они не стали бы основывать свое суждение на возможном будущем. Не так ли?

Глаза Эулалии закрылись, когда она посмотрела на меня с сожалением. Она жестом пригласила свой ковен следовать за ней за пределы круга в лес, где они обсудят мое наказание. Окончательное решение теперь было не в моих руках, но я надеялась и молилась, чтобы Эулалия смогла вразумить своих последователей. Раньше она всегда прикрывала мою спину, и я надеялась, что так и останется.

Я наблюдала изнутри круга, как собрались ведьмы, тихо перешептываясь. Голос Эулалии прозвучал немного громче, чем у остальных, по-видимому, она была недовольна подсчетом голосов, но женщины оставались настойчивыми, выступая против нее. Ее широко раскрытые глаза встретились с моими, на мгновение застыв в шоке, прежде чем она кивнула в знак согласия.

Женщины вернулись в круг, медленно окружая меня по кругу. Они вынесли свое решение. Я встала и повернулась лицом к Эулалии, это действие вынудило меня повернуться спиной к нескольким ведьмам позади меня. Они окружали меня со всех сторон, гарантируя, что сбежать будет некуда. Я напряглась, когда поняла, что Исадоры и Кэтрин не было на их обычных позициях рядом с Эулалией. Они заняли позиции позади меня, создавая атакующий строй.

Это не могло быть к добру.

Я расправила плечи и вздернула подбородок, готовясь к битве, пока женщины черпали в себе силу. Так не должно было быть. Никогда в своих самых смелых мечтах я бы не ожидала чего-то подобного, да еще от Эулалии, из всех людей.

— Почему бы тебе не сказать мне, что ты решила, вместо того, чтобы пытаться загнать меня в угол, как зверя в клетке? — потребовала я ответа.

Она сглотнула, и в уголках ее глаз появились слезы. Ее лицо вытянулось, и я поняла. Ей не нужно было говорить — я могла сказать это по выражению ее лица, могла почувствовать огромное количество силы, из которой черпали ведьмы.

Они собирались нанести удар.

— Не надо, — предупредила я. — Пожалуйста, не делай этого, Лали.

Я не хотела использовать свою магию. Она так долго была молчаливой и замкнутой, что было бы некрасиво, если бы ее заставили поднять свою уродливую голову, но если бы я была вынуждена защищаться, не было никакого способа помешать ей защитить меня.

Когда она заговорила, ее голос дрогнул, а подбородок задрожал.

— Мы видим только один способ положить этому конец. Мы делаем это, чтобы защитить себя и