Обелиск - Полин Герц

– И тебе доброе утро, – медленно возвращаясь к кровати, пробормотала она, забирая из протянутой руки чашку и с наслаждением делая глоток. Голубые глаза смотрели внимательно, словно ответ был важен совсем не Уиллису. – Я бы взяла еще день, если ты не против. – Взгляд стал чуть острее, настойчивее. – Пару дней. – Уточнила в надежде, что редактор не слышит, как к неровному дыханию присоединяется второе. Спокойное. Размеренное. – Даже три, если можно. Мне еще швы снимать и все такое.

– Добро, Стоун, – ничего не подозревавший Уиллис, кажется, даже обрадовался. – Жду в четверг. И еще. Выздоравливай, Эл.

– Обязательно, – поспешно бросает она и отключается так быстро, как только может, потому что вокруг талии уже вовсю вьются самые-идеальные-на-этом-свете-руки.

Едва успев поставить кружку на пол, откидывается на мягкие подушки и вновь утопает в объятьях и запахе моря.

– Я взяла отгулы не для того, чтобы бездельничать, – наконец, произносит в его губы. – В редакции меня не ждут, но дела никуда не делись. Мне пора, хоть я и хотела бы провести тут целую вечность.

– И что же за дела могут быть важнее твоего слова? – проводя пальцем по ее ключицам, прошептал Морс. – Помнится, ты обещала остаться здесь навсегда.

– Это был тактический ход, – звуки тонут в глубоком выдохе, и говорить хочется все меньше. Но воспоминания, принесенные со второго городского, пульсируют все ярче. – Я не могу оставить это просто так. Слишком подозрительно, понимаешь?

Едва найдя в себе силы, она отстранилась и посмотрела на потемневшего Морса – он все понял.

– Оставь это дело, Элизабет, – пытался говорить мягко, но в глазах читалась настоятельная просьба. – Уверен, будь в нем двойное дно, полиция бы заметила.

– Они не заметят, если у них полгорода исчезнет, – покачала головой. – Смерти на территориях трех разных участков. Когда, и, что важнее, если до них дойдет, будет поздно.

– Почему для тебя это так важно? – голубые глаза всматривались внимательно, словно пытались пробраться под кожу. – Что именно ты хочешь выяснить?

– Правду, – твердо ответила она. – Я вчера была на кладбище. Все стояла у могилы одной из них, и думала, как такое возможно? Это не поддается ни логике, ни статистике. И, кстати, – Ответив таким же выразительным взглядом, решила вытащить один из двух козырей, что были на руках. – Ты сам заинтересовался. Круг же заметил ты. Так что не отнекивайся, это действительно интересно.

– Пожалуй, – вздохнул он, вставая. Накинул рубашку. Смерил ее долгим взглядом, словно решаясь на что-то. – Если отговорить тебя нельзя, то я помогу.

– Ты? – она чуть было не подавилась остывшим кофе. – С чего это?

– Я так хочу. И не выпущу тебя отсюда, пока не согласишься, – голубые глаза били на поражение. – Считай это тактическим ходом.

Она смотрела снизу вверх на мужчину, чьего настоящего имени до сих пор не знала. Смотрела, и не могла найти ни одного аргумента против – если уж сдаваться, то до конца.

– По рукам, – поднявшись с кровати, оставила на его щеке быстрый поцелуй. – Сделаем это вместе.

Сегодня они проспали: где-то там внизу, на стене в 2В, пробил полдень.

Часть 7. Семейные узы

Он был проклят настолько давно, что уже даже не помнил причину. Последним вздохом застыл на грани между жизнью и смертью, смиренный в своем одиночестве. Годы пролетали мимо так быстро, что однажды он просто перестал их считать, приняв за простую истину – постоянный в своей изменчивости мир его больше не удивит.

Сквозь века скользил между таких разных и таких одинаковых людей, мельком посматривал, ища хотя бы слабую искру, и всякий раз с горечью отворачивался. Как оказалось, зря: стоило вглядываться глубже, дольше, дальше. Сейчас, прикасаясь к щеке, согретой быстрым поцелуем, изучал ее лицо: губы, скулы, глаза. В них, словно в древней сокровищнице, переливались изумруды, сияя так ярко, будто через грани пропустили луч света. Там, за искрящейся зеленью, била неколебимая решимость, смелость, твердость и будто знакомая обреченность. Там, за точеными гранями, пульсировала сама жизнь и глубоко дышала бессмертная душа. Сколько таких же – невероятных, удивительных и захватывающих моментов он упустил, всякий раз отворачиваясь, не решаясь приподнять тяжелый полог, и посмотреть чуть дальше своего носа.

По счастливой случайности, в которую давно перестал верить, слепота сыграла главную роль в немом спектакле – внезапное открытие пришло ровно тогда, когда и должно было. Раньше бы он не справился с накрывшей волной. Не выстоял б, сломался, и канул бы в небытие окончательно. Но теперь, теперь все было иначе. Раньше, смутившись, он бы отступил. Теперь же хотел узнать. Не хотел, жаждал. Добраться до самой сути, вскрыть грудную клетку и воочию убедиться, что это сердце бьется совершенно особенно, взять в руки и прислушаться к быстрому мотиву, напоминающему турецкий марш.

О чем пела ее душа, когда она, переполненная решимостью, ставила сбивающий с ног ультиматум? Чего ждала, прижимаясь всем телом и захватывая его в плен? Что за мысли бродили внутри, когда она небрежно сбрасывала с себя одежду и так естественно исследовала его скромный дом?

Да, 4В определенно хотелось назвать своим домом, а ту, что жила внизу, действительно не хотелось отпускать за порог. Потому что там, за порогом, ждала только до боли знакомая обреченность. Там, за тонкой дверью, вращаются лишь бездушные двигатели, готовые смолоть в труху хрупкое тело и растереть в изумрудную пыль такую прекрасную отчаянную душу. Ту, чье дыхание он слышал, погружаясь в крепкий сон, один из тех, что хочется растянуть до полудня.

Прижимая в ночи непокорную голову к груди, понимал, что миссия, ожидание которой затянулось на сотни лет, выполнение которой обещало долгожданный покой, провалена с треском. Вдыхая невесомый аромат мяты, вспоминал, когда именно все полетело к черту, потому что был готов поставить тому моменту вечный обелиск. Ибо тот миг был лучшим в жизни. Если то, что вяло текло во времени до этой секунды вообще можно было назвать жизнью.

Следующие дни тайком любовался, глядя, как торопливые пальцы перебирают ворох бумаг, извлекая из белых стопок нужные формуляры, и порхают над клавиатурой. Покорно ждал у входа, зачарованно наблюдая за губами, с которых срывались колкие фразочки, адресованные уставшему детективу из четвертого участка. Сдерживал непрошеную улыбку, запоминая деловито продиктованный адрес, предупредительно распахивал дверь желтой машины и, стараясь не сломать тонкие кости, сжимал нежную прохладную руку в своей.

Миссия была убита, погребена и отпета, но он уже был готов дрейфовать в темноте остаток вечности. Древние боги явно позаимствовали чувство юмора у Элизабет, потому