Обелиск - Полин Герц

Морс хранил самое важное в глубине: прятал от всего мира ласковую улыбку и нежные руки, теплое дыхание и горящее сердце. Держал в тайне, оставляя это только для нее. К такому не опаздывают. К такому спешат навстречу. Летят, обгоняя время, сбиваясь с ритма и теряя слова.

Нетерпеливо дернув на себя ручку, нервно сглотнула, перешагивая порог. И тут же столкнулась с черным силуэтом: он стоял с поднятой рукой, готовясь постучать.

Они оба вышли вовремя.

– Позволь выразить свое восхищение, – отступив на шаг, он оглядел ее с головы до ног. – Это определенно стоит лекции и даже драки, свидетелем которой мне, вероятно, предстоит стать.

Обычно в ее арсенале, готовые к любой банальности, лежали с полсотни колких шуток, мигом ставящих незадачливого Ромео на место, но сейчас склад с ними горел синим пламенем. Не найдя ничего, кроме пунцовых щек, она захлопнула рот, дверь, и взяла его под локоть.

– Машина снаружи. Думаю, мистер Стерн уже на месте, – ровно продолжил он. – Вечер ждет, Элизабет.

Слова по-прежнему упорно отказывались срываться с губ – осталось только выдохнуть и проследовать в вечер, держа под руку человека, перевернувшего ее мир с ног на голову.

Нет.

Не так.

Вернувшего мир на место.

Потому что более правильно она себя не чувствовала, кажется, никогда.

В книжной лавке «Брукс и Хоббс» было на удивление многолюдно: чертов Стерн явно готовил эту лекцию не одну неделю. И, раз уж неприкосновенные запасы бурбона были вскрыты, вечер имел куда большее значение, чем обычно.

Ловко смахнув с полки два бокала с янтарной жидкостью, Морс, сохраняя свою восхитительную невозмутимость, протянул ей один.

– Надеюсь, что бурбон действительно стоящий. Будь моя воля, – прошептал он в покрасневшее от смущения ухо. – Я бы отвел тебя в более достойное такого туалета место.

– Ты нарочно это делаешь? – прохрипела она, не в силах поднять глаза. – Мстишь мне за сорванный вечер с пастой и вином и сводишь с ума, да?

– Таков был первоначальный план, – проведя теплой рукой вниз по позвоночнику, он остановился на ее талии. – Но ты настолько хороша, что я, кажется, попался в свою же ловушку.

– Выходит, мы оба проиграли, да? – Она продолжила смотреть вперед, наблюдая, как пожилой хозяин аккуратно ставит на импровизированную сцену кресло для Стерна.

– Мне приятнее думать, что мы оба выиграли, – понизив голос, ответил он. – И будет еще приятнее, если мы вообще перестанем играть, как считаешь?

Тому, кто с такой легкостью выигрывал раз за разом, будь то спор, где завтракать, в какой участок ехать, кого опрашивать и какую больницу посещать, говорить подобное и правда было легче легкого. Но он всегда оказывался прав. Не изменяя традициям, был прав и сейчас. С того вечера, как 2В и 4В неуловимым образом слились в одну прекрасную обитель, с тех пор, как они, не сговариваясь, приняли неизбежное, игры действительно остались в прошлом. Он понял это еще тогда, собирая фарфоровые осколки с пола. Она же, будучи непроходимой кретинкой, пришла к этой простой мысли только сейчас. И теперь ей оставалось только кивнуть, опуская знамена, разрывая их в клочья и сжигая. На этот раз и правда навсегда.

Отставив бокал, он уверенно обнял ее со спины, в очередной раз давая ощущение опоры. Как всегда – вовремя. Глаза сами собой закрылись, а губы растянусь в блаженной улыбке. Пропуская мимо и сбивчивое приветствие Стерна, и его заумные фразочки, и вялые аплодисменты, слушала только размеренное дыхание над ухом, ощущая каждым позвонком ровное сердцебиение. Это был их вечер, чтобы бы там ни выдумал себе в конец зазнавшийся лектор.

Но вдруг сильные руки, обвитые вокруг ее талии, напряглись. Открывать глаза не хотелось, но чутье подсказывало, что, вероятно, началась потасовка. Хотя и это было странно – провоцировал робких историков здесь только один человек, но весь вечер он молчал, наслаждаясь бурбоном и теплом широкой груди. Ленивый взгляд из-под медленно поднимающихся ресниц замер, потому что через комнату яростно прожигали двумя углями карие глаза, обрамленные небрежной россыпью веснушек.

– Рейч… – прошептала она, высвобождаясь из крепких объятий. Ноги сами собой махнули к противоположному углу, но кудряшка уже летела к выходу, расталкивая обескураженных книжных зануд. – Рейчел! – перекрикивая чертового Стерна, который, очевидно, решил пригласить вообще всех знакомых, она выскочила на холодную февральскую улицу.

Рыжая шапка волос стремительно удалялась, неровной линией расчерчивая пустую улицу. Угнаться за самыми длинными ногами на свете было невозможно, но выпитый на пустой желудок бурбон служил отличным топливом и для коленок, и для связок.

– Да стой же ты! – распугивая снежинки, проорала Стоун в спину подруге. – Рейчел, мать твою, Боуз!

Ее фигура замерла. Медленно повернулась, позволяя преодолеть последние метры расстояния. Поравнявшись с рыжей, уперлась ладонями в коленки, в попытке отдышатся.

– Какого хрена ты творишь? – успокоив сердце, Элизабет выпрямилась и зло посмотрена на свою кудряшку. – Смерти моей хочешь?

Рейчел упорно молчала, сложив руки на груди. В карих глазах плескалась ярость, но уже не так бешено: созерцать чужие мучения рыжая не умела, а смотреть на страдания близких – тем более. Боуз все же остановилась, но надежда рухнула, стоило ей открыть рот.

– Ты лгунья. – С побелевших губ сорвались два жестоких слова.

– Я скверно готовлю, плохо слежу за временем и еще хуже утешаю, – окончательно отдышавшись, усмехнувшись, отчеканила она. – Но крайне редко лгу, Рейч. Уж кому-кому, а тебе это известно.

– Замолчи сейчас же, – прошипела подруга. – Хватит уже этих твоих шуточек. Ты можешь хоть раз соизволить ответить серьезно? Спустись на минутку со своего чертового олимпа и поговори со мной, как с равной.

– Я никогда не говорила с тобой иначе, – ироничная улыбка в миг сползла с лица. Отшутиться и правда не выйдет. Не теперь. – И если бы ты хоть раз сняла трубку за эти дни, то вспомнила об этом. Просто скажи, чего ты хочешь, и мы все уладим, как всегда.

– Не выйдет, Эл, – процедила сквозь зубы Рейчел. – Ты меня обманула. Что ты пыталась мне показать на этот раз? Какой урок от великой Элизабет Стоун я должна была усвоить? Смириться с тем, что стоящий мужик на меня и не посмотрит, если ты рядом? Если так, то ты очень доходчиво донесла мысль. Сколько я должна за бесценные знания о своей ничтожности?

– Что ты такое несешь, Боуз? – недоверчиво вглядываясь в лицо, на котором предательски наливались солью глаза и дрожали губы, спросила Стоун. – Как вообще можно придумать такую чушь?

– И снова наша Элизабет в своем репертуаре! Слова других навсегда останутся чушью! – истерично рассмеялась рыжая. – Мир рухнет, но мисс