Обелиск - Полин Герц

Стоун, как и положено камню, не двинется! Знаешь, а ведь дело совсем не в нем! Я только сейчас поняла, что так… – Взмахнув руками в воздухе, окончательно перешла на крик подруга. – Так было всегда. Все, мать твою, для Элли! Элли не хочет учиться в школе? Не вопрос, мы наймем ей домашних репетиторов! Элли передумала становиться врачом? Никах проблем, пускай ищет себя! Элли расторгает помолвку, когда свадьба века уже на носу? Расходы пустяки, главное, чтобы наша идеальная Элли была счастлива! А мы будет краснеть перед поставщиками, а заодно утешать разбитого идеального жениха, потому что Элли вредно волноваться! Элли ведь член семьи. Самое, черт дери, важное, что у нас есть! Элли!

Боуз отступила на шаг назад, словно видела девушку перед собой впервые. Лицо скривилось от боли, трясущиеся плечи выровнялись, а всегда теплые глаза высохли и застыли.

– Знаешь что, Элли? Никакая ты мне не семья, потому что с родными людьми так не поступают.

– Рейч, милая, – пробормотала она, не веря в происходящее. – Это же пустяк. Ты его видела-то пару раз. Это же мужчина. И все. Просто мужчина! А ты – самое дорогое, что у меня есть.

– Повтори это еще раз! – прошептала Боуз. Сдавшиеся снегу рыжие кудри повисли холодными паклями, обрамляя испачканное черными подтеками туши личико. – Повтори еще раз! – Карие глаза вспыхнули опасными огнями. – Скажи, что он для тебя ничего не значит. Скажи, что готова бросить его! Докажи!

Тусклые фонари замерли, будто остановив время. Казалось, что даже легкие снежинки, искрящиеся прекрасными гранями, застыли в воздухе. Шум редких машин смолк – на плечи опустилась звенящая тишина. Такая, которая наступает за секунду до раската грома. Воздух накалился и, бросив напоследок тоскливое «адьес», вылетел из легких. Мир словно застрял на выдохе, ожидая приговора. Лишь сердце бешено обивало чечетку, силясь пробить ребра.

– Нет. – Ответ сорвался с губ быстрее, чем она смогла это осознать.

В гробовой тишине раздались хлопки. И следом, как тот самый раскат грома – смех. Такой, что слышится в мягких белых комнатах.

– Вот мы и разобрались, что для тебя самое дорогое! – Рейчел продолжала заливаться, пугая ночь безумной улыбкой и издевательски растягивала слова. – Она теперь ваша, мистер Морс. – Бросила Боуз ей за спину. – Желаю вам удачи, ведь на самом деле наша идеальная Элли хуже чумы. Потому что все, к чему она прикасается, неизбежно гибнет.

Не дав опомниться, Рейч в два широких шага скрылась за углом, оставляя за собой только пустоту. Она простояла бы в тусклом свете фонарей до утра, так и не решаясь развернуться, – растерянная, разбитая, окончательно потерявшая понимание, если бы на озябшие плечи не легло знакомое черное пальто.

– Элизабет, – еле слышно раздалось над ухом. Но сейчас оно не покраснело влюбленной робостью. – Пойдем домой.

Медленно обернувшись, она долго смотрела перед собой, в пустоту, пока глаза не сфокусировались на широкий груди, длинной шее, безупречном точеном лице и горящих беспокойным пламенем голубых глазах. Слова вновь ее покинули – на этом углу и так было сказано слишком много. Отрешенно кивнув, она обмякла окончательно, позволяя теплым рукам посадить себя в машину, поднять сначала по каменным, а потом и по деревянным ступенькам, занести в темную комнату и уложить – прямо так, в одежде, на поставленную под причудливым углом широкую кровать. Она не заметила, как с окоченевших ног бережно сняли отдаленно напоминавшие приличные туфли, с дрожащих коленок аккуратно стянули тонкий шелк широких брюк, а с подрагивающих плеч – красивую блузку. Она не запомнила, как оказалось в теплом коконе пышного одеяла. Не поняла, когда именно застывшие глаза скрылись под мокрыми ресницами, но услышала, как стрелки на наручных часах перемахнули за полночь.

Утро встретило запахом свежего кофе, трещащей головой и пустотой, что оставляет после себя чувство вины. Сев на кровати, Элизабет скинула с себя нагретое за ночь одеяло, рассеяно прошлась ладонью по пустой половине справа и огляделась. Осознание, что она проснулась этажом выше, пришло не сразу. Казалось, что прошедший вечер – лишь дурной сон, но явно опухшее лицо и пересохшее горло лишь подтвердили худшие опасения. Случившееся не было кошмаром, потому что такой ужас мог случиться только наяву.

Нашарив босыми ногами пол, нетвердо встала и побрела в сторону ванной комнаты. Той самой, что еще совсем недавно показала в отражении абсолютное счастье. Сейчас зеркало хотелось сдернуть со стены и разбить о холодный кафель. Раскрошить босыми пятками, чувствуя, как острые осколки впиваются в кожу, позволяя горячей крови разбегаться тонкими ручьями. Крики Уиллиса, швырявшего по углам вещи полгода назад, казались сейчас нежным лепетом, потому что вопли на темном углу в ночи были куда страшнее.

– Элизабет, – донеслось через неплотно прикрытую дверь. – Мне нужна твоя помощь.

– Да-да, конечно, дай мне пару минут, – машинально проговорила она, сжимая пальцами бортики умывальника. – Я сейчас.

– Жду тебя на кухне. – Голос был спокоен. Как всегда, мать его, спокоен. Будто ничего и не случилось.

Ледяная вода окатывала привычными волнами, но она не ощущала, как по телу разбегаются мурашки, будоража кровь, возвращая тело к жизни. Потому что жизни вокруг словно и не существовало. Только блестящая лейка под потолком и она – голая, дрожащая, но не от холода. Позволяя себе захлебываться потоками, пыталась вспомнить, когда именно все пошло к черту. Может, когда она бросила Уиллиса? Или чуть позже, когда купила чертову керосинку? Или потом, когда освещала этой старой лампой лицо человека-без-имени, ворвавшегося в ее жизнь черной птицей, несущей на крыльях самую темную ночь?

Ощупывая заплывшие скулы перед зеркалом, думала, что ботаникам в белых халатах, прятавшим за толстенными стеклами очков крохотные слезящиеся глазенки, давно пора изобрести сказочные машины времени. Вместо дурацких лазеров, вместо идиотской органической пшеницы, вместо устойчивой ко всему, мать ее, плесени. Сядь она сейчас в такую, непременно отмотала бы время на двенадцать часов назад и сделала бы все правильно. Нет, на полгода, и приняла бы другое решение. Или на четверть века и изменила бы вообще все, но придурки с безобразными жидкими бородками и усами, что свисали соплями, так и не придумали ничего лучше велосипеда без седла и педалей. А значит, ей остается только скрючиться в немыслимой позе между рулем и колесом и катиться ко всем чертям.

Когда она вышла на залитую светом кухню, Морс задумчиво вертел в руках большой апельсин. На столе мирно дышали горячим кофе ее смешные чашки: новые он так и не купил, сославшись на то, что эти – соседские, яркие, абсурдные – прекрасно оживляли его стерильно-белую кухню.