Мёртвые девочки никогда не проболтаются - С. Дж. Сильвис

— Почему ты не рассказала никому правду?

Я приблизил губы к ее уху, волосы рядом с которым были убраны, обнажая серебряную сережку — ту самую, что я покусывал зубами той ночью.

Милостивый Бог, я пытался сохранять нейтралитет, понимая, что в ту ночь мной двигало лишь чувство собственничества — то самое, что я испытывал только к ней. Было нечестно снова тянуть ее к себе, чтобы потом ей снова стало хуже.

Но оставаться невозмутимым было невыносимо.

Пальцы горели, рвались вгрызться в ее обтягивающие джинсы, схватить ее за бедра и пригнуть к себе. Слюна наполняла рот при одной мысли об этом.

Я выругался про себя, отступая и борясь с желанием притянуть ее ближе. Мой член уже начал предательски набухать, но сейчас было не время и не место. Уже нет.

— Я сказала одному человеку, — ее шепот был так тих, что я едва разобрал слова. Глаза скользнули по изгибу ее губ, считывая их движение.

— И?

Свет фонаря исчез — дежурный ушел в другой коридор. Нам, Бунтарям, чертовски повезло, что здесь не проверяют, все ли на местах. Иначе как бы мы вообще что — то успевали?

Я опустил руки, когда Джорни развернулась. Впервые с ее возвращения я не видел в ее чертах ни ярости, ни страха.

Сердце провалилось куда — то в желудок. Я откинул голову на холодное стекло за спиной.

— Никто не поверил. — Она отвела взгляд. — Кроме Тобиаса.

Брови налились свинцовой тяжестью.

— Никто? Даже в больнице не поверили, что на тебя напали?

Она покачала головой, маленькая челюсть напряглась. Мне захотелось провести пальцами по дрожащим мышцам ее лица.

— Они просто кололи меня успокоительным, стоило мне только закричать, что мне там не место. — Горькая усмешка сорвалась с ее губ. — Хотя большинство пациентов твердили то же самое.

Боль, острее любой другой, обрушилась на меня.

Неосознанно я протянул руку, убирая прядь волос за ее ухо. Джорни медленно подняла на меня глаза. Весной я бы еще понимал, о чем она думает. Притянул бы к себе и поцеловал уже сейчас. Но слишком многое изменилось. Я стоял на зыбкой почве. Я не знал, что творилось у нее в голове. Не знал, через что она прошла. Не представлял, каково это — быть запертой там, когда за тобой никто не приходит.

— Если бы я знал, что ты там, я бы вынес все двери подчистую.

Ее глаза заблестели. Она отступила на шаг. Воздух между нами стал ледяным, как стекло за моей спиной. Она была так далеко, даже стоя в сантиметрах от меня.

— Это уже не важно.

Она повернулась спиной, выглядывая в коридор. Мой взгляд зацепился за ее изгибы, и я резко закрыл глаза. Черт.

— Так ты собираешься сказать, куда направлялась в десять вечера, вся в черном?

Она опустилась на полную стопу, снова скрываясь в нашем укрытии.

— Никуда.

Я усмехнулся, остановив руку, уже потянувшуюся схватить ее. Засунул обе руки в карманы — лучший способ держать себя в узде.

— Ты что, забыла, что это я научил тебя одеваться в темное для ночных вылазок?

Еще один саркастичный смешок. Скорее даже презрительный фырк.

— Я не забыла ничего из того, чему ты меня научил. Даже когда очень хотелось.

Вопрос уже горел на губах: «И чему еще я тебя научил, малышка?». Я знал ответ. Но когда пальцы нащупали в кармане тот самый листок, все мысли о наших прикосновениях во тьме растворились.

— Тогда ты сбежала слишком быстро, и я не успел тебе это показать.

Джорни резко развернулась, а за ней — словно тень — последовало любопытство.

— Показать что?

Бумага слегка помялась, когда я вытащил ее из глубин кармана, зажав между пальцев. В голове мелькнула внезапная идея — спасибо воспитанию, научившему меня хитрости. Как только она потянулась за листком, я отдернул руку, поймав ее возмущенный взгляд.

— Возьми меня с собой — куда бы ты ни шла — и получишь это.

Руки тут же уперлись в бока. Пришлось стиснуть зубы, чтобы не усмехнуться.

— Ты сейчас серьезно?

Я сократил дистанцию, заставая ее врасплох. Ее руки опустились, а голова запрокинулась, отбрасывая длинные волосы за спину.

— Смертельно.

Наши лица разделяли сантиметры. Я не мог сопротивляться. Она была как магнит. Притягивала с каждым вдохом. Моя. Она была моей — даже если сама в этом не признавалась. Даже если притворялась обратным.

Ее тихое рычание отозвалось вибрацией в моей груди.

— Ладно.

Она повернулась, и между нами промелькнула завеса из волос.

— Но оденься потеплее.

Глава 18

Джорни

Он шел прямо за мной. Я слышала каждый его легкий шаг, и с каждым из них сердце билось все чаще. Ненависть потихоньку растворялась за последние несколько дней — и это пугало. Я ненавидела Кейда за то, что оказалось неправой.

Разозлился бы кто — то другой на человека, которому доверял больше всех, если бы тот скрыл нечто важное для его безопасности? Возможно. Но я не могла отрицать, что знала Кейда хорошо — и в глубине души понимала: это не он напал на меня.

Часть меня жаждала, чтобы это был он.

Если бы он причинил мне боль тогда, сейчас он уже не смог бы ранить. Шансов бы не осталось.

Но в ту ночь он не пришел, потому что кто — то угрожал ему. Он пытался защитить, а не покалечить.

Хотя это не означало, что меня не бесило, как он ловко втерся в мою авантюру. «Возьми меня с собой и получишь это». Типично для Кейда. Всегда хитер, как настоящий злодей, использующий скрытые тактики, чтобы получить желаемое.

Предсказуемо.

Я грубо топтала снег, вымещая раздражение. Придется быть настороже в психиатрической клинике — особенно с Кейдом, маячащим на заднем плане, как призрак.

Что же написано на том листке?

Крошечная, искаженная часть меня все еще жила и дышала, умоляя сыграть по его же правилам. Я могла украсть его.

Я представила, как разворачиваюсь, прижимаю его к дереву и целую так страстно, что он вынужден отреагировать и обнять меня за талию. Мои пальцы могли бы скользнуть в его карман, украсть бумажку, которую он держал над моей головой, и покончить с этим. Но я не могла.

Между моралью и этикой была тонкая грань — и переступить ее, обманув Кейда, казалось грязно. Мне было важно, что он думает обо мне.

— Нет.

Я замерла, нога зависла над снегом, когда