Мёртвые девочки никогда не проболтаются - С. Дж. Сильвис

Когда он зашел в проход, окруженный темнотой, словно грозовой тучей, я не отступила и гордо подняла подбородок.

Конечно, он выглядел прекрасно. Кейд Уокер не имел ничего общего с такой, как я. Я носила чужую одежду, когда на мне не было одной из двух моих униформ. Песочные волосы снова требовали стрижки — в прошлый раз Слоан подравнивала их в нашей комнате тупыми ножницами, украденными с кухни. На мне не было ни капли макияжа, а свободная рубашка на два размера больше делала мою и так худощавую фигуру болезненно — хрупкой. Я никогда не была крупной, и не знала, то ли это гены, то ли то, что я ни разу в жизни не была по — настоящему сыта. Детский дом кормил меня, конечно, но мы не ходили в магазин каждые выходные за снеками. Три приема пищи в день, если повезет, а суп не то чтобы насыщал на всю ночь — не говоря уже о том, чтобы подарить мне пышные формы.

— И что, по — твоему, случилось бы, если бы ты не ворвался в ту комнату? — спросила я, пока Кейд приближался, сжимая что — то в руке. Свидетелями были лишь вымышленные персонажи с корешков сотен книг, а наши шепоты едва ли различали даже мы сами, не то что кто — то еще в библиотеке.

Он пожал плечами, остановившись в шаге от меня.

— Наверное, меня бы арестовали с кровью на руках.

Моя челюсть отвисла от его пугающей откровенности. Что может быть лучше, чем напугать меня насилием? Я скрестила руки на груди, игнорируя бешеный стук сердца.

— И что? Теперь никто не может меня трогать, потому что когда — то я была твоей? — Дьявольская девчонка, которая просыпалась только рядом с Кейдом, вышла на сцену, чувствуя себя дерзко в нашем потаенном уголке. — У меня для тебя новость. С прошлой весны меня трогали, Кейд. Много раз.

Пустота в его потемневших глазах заставила мои шрамы гореть, будто он резал меня невысказанными словами и смертоносным взглядом.

— Мне надоело, что ты каждый раз поворачиваешь нож, Джорн. С каждым днем он вонзается всё глубже, — бумаги в его руке смялись от ярости, а моя грудь сжималась от боли, которую я отказывалась признать. — Это единственная причина, по которой я сдаюсь. Выбрасываю белый флаг. Ненавидь меня или нет — это ничего не изменит в том, что я к тебе чувствую.

Я проглотила его откровенность, когда он швырнул пачку бумаг между нами. Каждый лист с громким шлепком ударился о пол, эхом разнесясь между стеллажами.

— Читай.

Мое сердце билось все громче, пульс стучал в висках, но на этот раз между нами не было того сексуального напряжения, что раньше наполняло меня бабочками и желанием. Теперь в воздухе висел страх и смятение. Две вещи, которые я знала слишком хорошо.

Медленно опускаясь на колени, я сдалась, позволив себе нарушить собственное упрямство — ведь я так старалась оттолкнуть Кейда, будто он для меня никто. Но не могла сопротивляться потребности узнать, что он бросил на пол и почему его гнев был таким горьким.

Ненавидь меня или нет.

Я бы хотела ненавидеть его. Тогда, может, мои пальцы не дрожали бы, пока я перебирала каждый лист с рваными краями и следами, будто их провели по острым шипам

ДЕРЖИСЬ ОТ НЕЕ ПОДАЛЬШЕ, или пожалеешь.

Где ты был прошлой ночью?

Она пострадает, и это будет на тебе.

Что будешь делать, когда ее не станет, и у тебя останется лишь совесть, грызущая тебя за твои желания?

Джорни не принадлежит тебе и не вписывается в твой образ жизни.

Она не твоя.

Держись подальше.

Это последнее предупреждение.

Глаза застилала пелена, и чем дольше я читала, тем больше буквы расплывались в неразличимые каракули. С глухим стуком я ударилась спиной о книжную полку, а листки разлетелись вокруг, словно мои мысли. В какой — то момент Кейд приблизился, прислонившись спиной к той же твердой поверхности, что и я. Наши локти соприкоснулись, его тепло смешалось с моим нарастающим жаром.

Я открыла рот, но тут же сомкнула губы. Вокруг стоял приглушенный шум, и я медленно повернула голову к Кейду. Он пристально разглядывал меня, его карие глаза изучали каждую черту моего лица.

— Джорни, — беззвучно прошептал он. И когда его ладони коснулись моих щек, все разом вернулось на свои места.

— Дыши.

Я жадно глотнула воздух, осознав, что задерживала дыхание так долго, что перед глазами уже плясали черные точки. Эта привычка осталась с детства — из тех времен, когда стены приюта буквально смыкались надо мной. Каждый раз, когда меня снова не забирали в семью, я переставала дышать, пока тело само не напоминало: тебе нужен воздух.

Кейд убрал руки, как только я сделала первый глоток кислорода, и отвернулся. Я часто моргала, снова глядя на разбросанные листки.

— Чт… что… почему? Кто? — Меня наказали за то, что я была с ним? Поэтому на меня напали? Неудивительно, что он выглядел таким виноватым.

Громкий глоток Кейда прозвучал так, будто он проглотил сосульки, свисающие с крыши школы. Хруст его костяшек заставил меня напрячься еще сильнее.

— Я не знаю. — Он вздохнул. — Поэтому я не пришел той ночью.

Кейд наклонился вперед, его колено коснулось моего — мы оба это заметили. Я быстро опустила взгляд на бумагу, которую он достал из заднего кармана. Листок был аккуратно сложен, но, когда он развернул его, стало ясно: его открывали миллион раз. Каждая складка въелась в бумагу намертво.

Когда дрожащие пальцы приняли его, я прижала ладонь ко рту.

Ее смерть будет на твоих руках.

Я подняла взгляд на него, и в горле пересохло. Его обычно теплые глаза стали стеклянными, прежде чем он отвернулся, запрокинув голову на книги.

— Это была последняя угроза. Я нашел ее прямо перед тем, как должен был встретиться с тобой.

Боль. Только боль. В груди что — то сжалось, и я буквально почувствовала, как сердце падает куда — то вниз.

— Поэтому ты не пришел?

— Да, — сквозь зубы выдавил он. — Но...

— Но я все равно чуть не погибла.

Меня окатило ледяной волной от макушки до пят. Что, черт возьми, это значит?

— И ты не знаешь, от кого эти письма? Откуда они взялись?

Ненависть к нему внезапно дала трещину, и чувство предательства понемногу угасало. Защитный рефлекс — подавить свои чувства к нему — оставался непоколебимым. Все становилось слишком реальным, и стремительно.

Он