Ночной скандал - Аннабел Брайант

— Кроме того, я не хочу доставлять неудобства. У вас в Лондоне своя налаженная жизнь. — То было смелое напоминание о его свидании в ресторане, и он был слишком умен, чтобы не догадаться.

— Я бы не сказал. — Мэтью не стал вдаваться в подробности, и они стояли в молчании целую долгую минуту.

— Мне следует вернуться к себе. — Теодосия чуть отстранилась. — Не хотелось бы проспать завтра утром.

— Нет. Мы не допустим. — Мэтью наклонился и, не успела она отступить, как его губы коснулись ее губ.

Этот поцелуй был неправильным — по многим причинам. Теодосия находилась в гостиничном коридоре, наедине с холостым мужчиной, да еще посреди ночи. Едва одетая — не ней были только ночная сорочка и тонкий шелковый халатик. Однако она позволила ему вольности, от которых вылезли бы глаза на лоб у любого, кого угораздило бы пройти мимо, — льнула к нему, в кольце его крепких объятий, впивалась ртом в его рот в страстном поцелуе.

Этот поцелуй был для нее важнее, чем потребность дышать.

— Вдох, Теодосия. — Его повелительный голос возле ее губ; он продолжил ее целовать.

Зачем ей утруждать себя дыханием, если от каждого прикосновения у нее захватывает дух?

Этот поцелуй, его поцелуй, был вопросом без ответа. Гипотезой, которую следовало проверить. Нечто такое, что требовалось обдумать — позже, когда вернется ясность мысли, потому что сейчас ее ум и тело тонули в ощущениях, жарких и безумных, как горячечный бред. Его губы становились настойчивее; нечего было и пытаться мыслить логически! Мысль уступала под натиском чувства.

Прикосновение его губ успокаивало ее нервы лучше любого эликсира, хотя сердце колотилось в три раза сильнее. Теодосия открывалась ему навстречу, этим прикосновениям языка, которые, как огненный смерч, рассыпали жаркие искры наслаждения.

Его руки сжимали ее плечи. Пальцы впивались в тонкий шелк, будто это была ее обнаженная кожа. Он привлек ее ближе, крепче прижимая к груди. Ладони скользнули вверх, чтобы обнять лицо; поцелуй вдруг сделался неспешным, не таким настойчивым, но более нежным. А в ней уже нарастал беспокойный голод, который не имел никакого отношения к еде.

Движения языка сопровождались лаской пальцев, поглаживающих ее щеку. Дыхание Теодосии участилось, голова пошла кругом, будто она выпила слишком много шампанского и теперь кружилась, кружилась, кружилась…

— Что происходит? — спросила она, и собственный голос, казалось, звучал откуда-то издалека. — Я будто лечу в пропасть.

— Поцелуйте меня, Книжница, — повелительно прошептал он, касаясь губами ее губ.

Шелковое ночное белье не было препятствием для его жарких ласк. Пальцы пробежали вниз по ее шее, по плечам, рука легла на спину. Соски отвердели — какая странная и удивительная реакция на его близость! Тело Теодосии, с головы до пят, приобрело особую чувствительность, и болезненное томление, какого она никогда еще не испытывала, пульсировало в нижней части живота ощущением возбужденного наслаждения.

Она хотела его целовать. Хотела чувствовать его руки на своей коже. Ласкать мускулистую грудь и исследовать формы поджарого тела. Прикасаться к нему и испытывать ответные прикосновения, и мысль обо всех этих внезапных, новых и темных желаниях пугала ее сверх всякой меры.

Теодосия разрешила себе еще один миг грешного наслаждения и, охнув, отскочила назад, вырываясь из его объятий и падая спиной на дверь, потому что ноги были слабы, как и ее сила воли.

— Вы такая красивая. Очень красивая. Эти глаза… — с восхищением шептал Мэтью.

Он смотрел на нее из-под тяжелых век, а его волосы превратились в спутанную гриву. Неужели это сделала она? Пропуская шелковистые пряди между пальцами? Вся эта сцена казалась скорее сном, нежели действительностью.

— Я думала, время лести было до краденого поцелуя.

— Краденого? Мой был дарован без принуждения. — Глубоко вздохнув, он одернул сюртук.

Она проглотила ком в горле, несколько шокированная его честным признанием.

— Мне жаль, если я испортила вам вечер.

Темная бровь взлетела вверх.

— Разве вот это может испортить мне вечер?

— Я не об этом. — Теодосия сдержала застенчивую улыбку. — Раньше. В обеденном зале, где вы были с вашей…

— С леди Честер, — подсказал он, лицо приняло серьезное выражение. — Моя знакомая.

— Но не ваша сестра.

Он тихо рассмеялся.

— Боже упаси. Амелия тоже потребовала бы джем, и повару пришлось бы достать его хоть из-под земли, лишь бы не пробудить ее гнев.

На сей раз, он заслужил искреннюю улыбку.

Но затем воцарилось молчание. Столь всеобъемлющее, что потрескивание воска и пламени в рожке светильника на стене казались необычайно шумными.

— Забавно, не правда ли? — Ее вдруг захлестнула обида. Как несправедлива бывает жизнь! Каким печальным и достойным сожаления представлялось сейчас ей собственное будущее. Она должна оттолкнуть этого мужчину. Она не может его любить. У нее огромное множество причин воздвигнуть стену между ним и собой. — Немножко притвориться.

— Что вы имеете в виду? — спросил Мэтью несколько настороженно, будто ее настроение начало передаваться ему. Она видела это в его притягательных карих глазах.

— Сделать вид, будто дедушка не угасает. Что мои родители не умерли. Или что это судьба — жить в одиночестве, в компании с ранеными животными, которые нуждаются во мне так же, как и я в них. — Теодосия расправила плечи, потуже затянув поясок на талии. — И не надо меня больше целовать. Не сбивайте меня с толку, отвлекая от истинного положения дел. Вот это — всего лишь миг вашего существования, всего лишь страница вашей истории. Но для меня — целая жизнь. И значит слишком многое. Я не могу думать о собственных желаниях и удовольствиях, потому что у меня на руках дедушка и нужно заниматься его здоровьем. Я не эгоистка. Поэтому, прошу вас, не надо меня больше целовать. Не надо флиртовать со мной или называть меня Книжницей. Потому как, если вы продолжите это делать, вы внушите мне мысль, что моя жизнь может измениться. А это слишком жестокая шутка.

— Теодосия. — Мэтью покачал головой, пытаясь улыбнуться. — Вы все неправильно понимаете.

Она была в замешательстве. Только что Теодосия призналась в своих самых больших страхах. Что готова потерять голову или — еще хуже — свое сердце, что боится оказаться сломленной. Что не может снова кого-то потерять. Даже намек на такую возможность — и она застывала в ужасе.

— Вам необязательно быть одной. — Какой же соблазн был поверить его тихому голосу.

— Благодарю, что пришли меня проведать. — Теодосия повернулась, взявшись за задвижку двери. — Мне нужно выспаться. Завтра у нас с дедушкой трудный день.

Он кивнул, готовясь уйти.

— Тогда спокойной ночи.

Во власти сомнений и противоречивых