Три дня на перекрёстке - Андрей Белкин

Любезный охранник шёл впереди, и расчищал двум звёздам этого вечера путь, разгоняя ошалевших от удивительных событий посетителей. Когда американец, ведомый Иваном, и опекаемый охранником достиг стола, Вальдемар подорвался на трибуну и заорал в микрофон: «Дискотека продолжается!», и врубил нашумевшую кассету. К счастью, треком на записи выступила какая-то резвая попса, и дискотека зашлась в дрыганье, верчении, качении и прочих подходящих под эту музыку движениях. Иван уступил американцу свой стул, тот застенчиво сел, оглушённый гостеприимством и терпением этих русских. Ведь red neckу было прекрасно известно, что бы с ним сделали в любом американском клубе за подобное развязное поведение – просто вышвырнули бы через чёрный ход на заваленную мусором и кишащую крысами и наркоманами непарадную улицу. А здесь, в Москве, его усадили за стол, и будут угощать курицей. «Загадочная русская душа, Чехов, Достоевский, Третьяк, Red square, vodka», – копошились в голове red neckа сбивчивые клише о России. Находчивая официантка принесла ещё один стул, и самое почётное место на дискотеке было уплотнено до предела.

Я больше не буду утомлять читателя своим никчемным английским, и сердить Льва Николаевича, чей безупречный французский, уверен, давал фору даже самому образованному и начитанному жителю страны Дюма и Флобера. Но вернёмся в Молоко. Вдохновлённый радушным приёмом американец, перезнакомился со всем столом, но особенно проникся к Ивану, Карине и Вальдемару. И это не удивительно, оказалось, что только они могли понимать, что он лопочет, а он с удовольствием и даже страхом слушал их огрублённый русской жёсткостью English language. Red neck уже верил, что он сидит за одним столом с русскими мафиози из «Красной жары», и вот-вот ворвётся Шварценеггер и оторвёт деревянную ногу у того хмурого громилы, который ни разу не улыбнулся, и молча глушил какое-то коричневатое пойло из зеленоватого пластмассового стаканчика, пахнущего молоком. Трое «англичан», периодически сменяя друг друга, переводили остальному столу искромётную беседу.

– Милый, ты потрясающе владеешь английским, – улучив передышку, когда Вальдемар выступал переводчиком, на ухо, нежным шёпотом, похвалила Карина возлюбленного.

– Не издевайся, – так же на ухо, и так же шёпотом, попытался отпереться от комплимента Иван, – это у тебя уровень advanced. А мой…

– Любимый, не занудствуй, я от твоего упрямого бубнежа начинаю возбуждаться, – прошептала на ухо Ивану огненными губами Карина, и незаметно впилась ногтями в джинсы на его бедре.

Принесли несколько дымящихся куриц на овальном подносе и две бутылки коньяка, спрятанных в цветочных вазах. Застолье окончательно перешло на дружеский лад, и о загадочной кассете все позабыли. Вновь захмелевший американец поведал, что он из Алабамы («Ого, как Форрест Гамп», – подумал Иван, но благоразумно промолчал, поскольку не помнил даты выхода фильма.), и в Москве у него русская девушка, с которой он познакомился, когда она приезжала в Алабаму, в местный университет – по обмену студентами.

– Вон она, за тем столом спит, – Джон, так по простецки звали red neckа, указал на похожую на иностранку девицу, видевшую 10 сон за столом, ставшим для неё и подушкой и матрацем. Охрана её не трогала, принимая за иностранку, а советская молодёжь, из тех же соображений, тоже обходила её столик стороной.

– Мы хотели пожениться, – продолжал рассказ о себе Джон, – уже подали прошение на заключение брака. Но после нескольких недель жизни в России, мои и её планы, к моему огорчению, разошлись. Я хочу остаться здесь жить, а она говорит, что я сошёл с ума и поддался советской пропаганде.

– Ты стал коммунистом, Джон, – засмеялся Вальдемар, – давай пригласим твою невесту к нам!

– Нет, Вальдемар, не надо, пусть спит. Мы очень сильно поссорились. Это она поддалась пропаганде, только американской, у неё будто розовые очки на глазах, видит только то, что хочет видеть, – Джон оторвал ножку от курицы и, виртуозно содрав с неё обугленную кожу, впился в сочное мясо ровными белыми зубами.

– Наверное, ты влюбился в загадочную русскую душу, – в перестроечном стиле, иронично поддел американца один из модных завсегдатаев почётного стола.

Карина перевела эту фразу на английский. Джон, внимательно выслушав перевод, отложил недоеденную ножку на салфетку и, став само́й серьёзностью – изрёк:

– С моей невестой в университете Алабамы был один русский парень, тоже по обмену, мы вместе вернулись в Москву. И он, в отличие от моей Анны, так мою невесту зовут, возненавидел Америку. Он оказался намного умнее Анны, к сожалению для меня. И таких, как этот русский парень, среди ваших студентов большинство. Знаете, что он сказал Анне, когда она спросила его, почему он такой идиот отказался от места стажёра-преподавателя в университете Алабамы, которое ему предложили?

Карина переводила на русский слова Джона и краем глаза видела, как ухмыляется Иван, глядя на потрясённые рожи застольных гостей. После завершения перевода и постановки невидимого вопросительного знака, почётный стол окаменел. По лицу Ивана продолжила скользить хитрая ухмылка. Ведь, почти все его друзья, после пары десятилетий жизни на вожделенном Западе, уже вернулись в Россию, с детьми и жёнами. И все они – счастливы здесь!

– И что он сказал, этот наш советский гражданин? – не унимался высокомерный и модный завсегдатай.

Джон, во время замешательства почётного стола, успевший доесть ножку до бережно обглоданных костей, вытер жирный рот и руки сероватыми жиденькими салфетками и торжественно заявил:

– Этот умный русский парень сказал: «Пусть коммунисты в Америку убираются, они мне здесь жить мешают!» Он прав, коммунисты, убирайтесь из России! А, Джон, даже если Анна вернётся в США, остаётся в России. И русская душа здесь ни при чём. Вы ничего не знаете о жизни там. Потому что, Голливуд и Америка – это две не пересекающиеся между собой вселенные! Фильмы и жизнь это разные вещи! Верьте мне, Джону из Алабамы, а не Голливудской пропаганде, – голубые глаза red neckа смотрели уверенно и нисколько не сомневались в своей правоте.

Карина перевела, снизив голос до травяного шелеста на словах о коммунистах, и на том, что коммунисты должны сделать, чтобы всем стало лучше и веселее. Стол зааплодировал, и захлопал по спине и плечам Джона, а хмурый громила, доселе смущавший американца, миролюбиво и совершенно не по мафиозному изрёк приятным баритоном:

– Карина, ты поосторожнее, перестройка – перестройкой, а подвалы Лубянки никто не отменял! А вы, Джон, если не прикусите язык, можете за антисоветчину быть высланы в нелюбимые вами США, и ваши мечты о России пойдут прахом.

Это ещё больше развеселило почётный стол, а когда Карина перевела американцу