Ранчо страстных признаний - Лайла Сэйдж

– Просто так я отсюда не уйду, Теодора, – тихо сказал он. – Дьяволу придется тащить меня силой.

Я наконец расслабилась. Сколько бы мне ни было лет, я никогда не стану слишком взрослой для этого.

Спустя несколько минут его дыхание стало ровным и спокойным. Отец снова заснул.

Я смотрела, как медленно поднимается и опускается его грудь. И прислушивалась к его сердцебиению. К ритму, без которого не представляла своей жизни.

28. Густ

Мы с отцом принесли кофе, и я заглянул в палату Хэнка. Тедди лежала рядом с ним на больничной койке. Я не был уверен, спит она или нет, но будить ее точно не хотел. Что-то в этой картине меня зацепило. Тедди больше не была надоедливой лучшей подругой моей младшей сестры, а Хэнк – просто человеком, который когда-то у нас работал. Они были отцом и дочерью, свернувшимися калачиком в больничной палате. И, будучи сам отцом, я вдруг испытал целую бурю чувств.

Мы с папой вышли в небольшую зону отдыха прямо за дверью, и я набрал сообщение Уэсту.

Густ. Поцелуй за меня Райли.

К удивлению, Уэст ответил через минуту, хотя было три часа ночи.

Уэст. Обязательно, чертов ты здоровяк.

Густ. Осел.

Уэст. Как там Хэнк? Как Тедди?

Густ. Нормально оба. Хэнк спит, Тедди рядом с ним.

Уэст. А папа?

Густ. Вроде в порядке.

Уэст. Он делает свою штуку с носом?

Амос Райдер был человеком спокойным и основательным – надежным, как глубокие корни старого дерева. Но одна привычка выдавала его чувства: он слегка морщил нос, когда что-то трогало его до глубины души. Я замечал это, когда родилась Райли. Во время последней гонки Эмми. Когда Уэст впервые показал нам «Небесный дом». Когда Брукс окончил школу. Когда Кэм поступила на юридический. И каждый раз, когда приходило время прощаться с очередной лошадью. Мой отец умел глубоко чувствовать. Думаю, все мы – трое его детей – унаследовали это от него.

Густ. Нет, но он приехал раньше, чем мы.

Уэст. Присмотри за ним.

Я поставил лайк последнему сообщению, сунул телефон в карман и откинулся на спинку жесткого дивана. В больничном освещении все казалось неуютным – и плитка на полу, и пластиковые стулья, и даже вкус кофе отдавал чем-то казенным. Отец потягивал свой отвратительный больничный кофе и читал газету, шурша страницами. А я? Я мог думать только о Тедди. Ее поведение по дороге сюда засело в голове. Это было очень не похоже на ту Тедди, которую я знал.

Сколько я ее помнил, Тедди переполняла жизнь. Оживленная, бесстрашная, чертовски шумная… Тедди, которую я узнал за последний месяц, была такой же взрывной, но при этом внимательной, творческой, заботливой. Особенно к тем, кого любила.

А сегодня утром? Ее будто и не было вовсе. Она заперлась в себе, словно запретив себе показывать боль. Словно вообще запретив себе чувствовать. Эта мысль не давала мне уснуть.

В итоге я все же задремал, но вскоре кто-то начал трясти меня за плечо.

– Густ, – сказала Эмми. – Просыпайся.

Я моргнул, прогоняя остатки сна.

Эмми сидела рядом на жестком диване, рядом с ней стояло несколько бумажных пакетов. Я сразу почувствовал запах еды. Нормальной, не больничной еды. Желудок громко заурчал, и я понял, что, наверное, уже давно пора было позавтракать.

– Еда? – пробормотал я.

– Доброе утро тебе тоже, – усмехнулась Эмми. – Но да, там как раз буррито на завтрак.

Она кивнула на коричневый бумажный пакет. Я запустил руку внутрь и вытащил один сверток.

– А папа где? – спросил я, заметив, что кресло напротив пустует.

– Вышел позвонить Уэсту и Дасти – узнать, как дела на «Ребел блю» без вас двоих.

– Уэст должен быть с Райли, – сказал я.

– Люк заехал за ней и увез на рыбалку.

Я невольно улыбнулся. Райли обожает рыбалку.

– Он все равно собирался ехать, так что, когда папа сказал, что ты отвез Тедди в больницу и пробыл тут всю ночь, я решила, что тебе нужно отдохнуть.

– Спасибо, Эм, – кивнул я. – А что еще у тебя там в сумке?

– Немного еды и всякие нужные вещи. А еще заскочила к Тедди домой, взяла кое-что для нее и Хэнка.

Не знаю, почему это так меня тронуло, но в груди что-то сжалось. Я отложил буррито, потянулся к сестре и крепко ее обнял.

Она рассмеялась:

– Чего это ты, Август?

Я не сразу разжал объятия.

– Ты хороший друг, Эмми. Вам с Тедди невероятно повезло друг с другом.

Сестра удивленно прищурилась:

– Неужели ты только что опять похвалил Тедди?

Слишком много всего произошло с момента моего первого комплимента в ее адрес.

Я снова пожал плечами, но Эмми продолжала смотреть на меня пристально, будто пыталась разглядеть меня насквозь.

Я молчал, боясь сболтнуть, сколько комплиментов наговорил Тедди прошлой ночью. Хорошо, что я не краснел, как Уэст, – того всегда выдавал румянец.

«Ты в больнице, Август. Возьми себя в руки».

– Ну ладно, – сказала Эмми, пожав плечами. – Тогда пошли.

Она хлопнула меня по колену, подхватила пакет с едой, оставив сумку и подставку с кофе на столике у дивана.

– То есть мне тащить все остальное? – спросил я с ноткой сарказма, поднимая вещи.

Эмми подошла к палате и слегка приоткрыла дверь.

– Тед? – позвала она тихо, затем открыла дверь шире и зашла внутрь.

Я последовал за ней.

Тедди, как и раньше, сидела в кресле рядом с кроватью Хэнка. Сам Хэнк полусидел на приподнятой кровати, а перед ним стоял поднос с больничной едой – видимо, ее принесли, пока я спал.

Похоже, они с Тедди развлекались играми: на одной из салфеток были нарисованы крестики-нолики и незаконченная сетка для игры в точки. Эмми подошла к кровати, поцеловала Хэнка в щеку, обняла Тедди за плечи.

– Хэнк, – сказала Эмми, – как ты, черт возьми?

– Держусь, – ответил он с улыбкой, благодаря которой наконец стал похожим на себя.

– И выглядишь при этом чертовски хорошо, – добавила Тедди.

Она улыбнулась так искренне, что тяжесть, давившая на меня всю ночь, будто растворилась.

– Пожалуйста, скажи, что ты принесла что-нибудь съедобное.

– Конечно, – ответила Эмми, ставя пакет с буррито на прикроватный столик.

Она достала два свертка и протянула один Хэнку, а другой – Тедди.

– Еще я принесла кофе. Хэнк, я тебя, конечно, люблю, но тебе нельзя.

– Понял, – вздохнул он, смирившись.

– Густ, – обратилась ко мне Эмми, – Тедди