Божье око - Энса Ридс

Воспоминания обрушились ледяной лавиной. Его руки, крепко сжимающие мою шею, мутная вода, хлещущая в лицо, когда я пыталась выбраться. Его голос, спокойный и холодный, когда он рассказывал историю «Я выжил», обещая переписать ее по-своему. Вспомнила безжалостные удары, и невыносимую боль, следующую за ними.

Не успела я опомниться, как меня затрясло, сердце бешено заколотилось в груди, а противный писк приборов стал оглушительным.

— Дон, у нее шок! — выкрикнул кто-то из людей, пока врачи метались вокруг кровати, суетливо пытаясь стабилизировать мое состояние.

Их голоса сливались в неясный гул, но всё это казалось неважным. Всё меркло перед теми серебристыми глазами, в которые я продолжала смотреть, как зачарованная.

Воспоминания прокручивались раз за разом, как заевшая пластинка, не давая ни передышки, ни шанса вырваться. Чувствовала, как меня снова накрывает паника, как что-то внутри рвется и сжимается одновременно.

Страх становился столь невыносимым, что я начала бороться с собой — отчаянно, судорожно, в попытке заставить руки двигаться. Мне хотелось выцарапать себе глаза, чтобы больше никогда не видеть его глаз.

— Кто-нибудь, пожалуйста! Вырвите мне глаза! — я пыталась закричать, но вместо слов из горла вырывались только булькающие звуки, жалкие и глухие. От бессилия и ужаса я заплакала. Слезы текли обжигающими ручьями, но что-то еще, густое и теплое, скользнуло по щеке. Тогда я еще не знала, что это была кровь.

— Выйдите, — раздался его голос. Спокойный, тихий, но настолько властный, что воздух в комнате, казалось, стал вязким.

Вся суета вокруг разом стихла. Врачи замерли, нервно переглядываясь. Было видно, что они хотели возразить — оставлять меня в таком состоянии было опасно, но никто не осмелился сказать об этом вслух. Одного лишь взгляда хватило, чтобы они бросили всё и молча покинули помещение.

— Не уходите! — слова рвались из груди, но с губ срывалось лишь невнятное мычание, пока я беспомощно наблюдала, как все торопливо выходили из комнаты.

— Угомонись, — бросил Массимилиано, словно одного его слова было достаточно, чтобы привести меня в чувство.

Я смотрела на него сквозь пелену слез, из последних сил пытаясь взять себя в руки, опасаясь, что любое неверное движение может всё усугубить.

— Умница, — одобрительно кивнул он, наблюдая как я лежала, замерев от ужаса.

Матрас прогнулся под его тяжестью, когда он опустился на край кровати. При виде его руки, потянувшейся к моему лицу, я инстинктивно зажмурилась, съежившись от страха. Неожиданно мягко, он провел пальцами по влажным дорожкам на моих щеках. Я приоткрыла глаза и увидела, как он подносит руку к своему лицу.

— Я заставил тебя плакать кровью, — проговорил он, растирая меж пальцев алую жидкость. — Это единственное, что они не смогли изменить. Теперь ты всегда будешь плакать кровью.

— Ты чудовище! Как ты мог? — пыталась закричать я, но с губ срывалось лишь беспомощное бормотание.

— Ты, блядь, даже не понимаешь, какая ты особенная, Даралис...

Массимилиано подался вперед, нежно поцеловал меня в губы, а затем выпрямился и сказал:

— Скоро сможешь говорить, сейчас твоя челюсть скреплена специальной проволокой, нужно, чтобы кости лица правильно срослись. Гипс будут снимать постепенно, потом придется посидеть в коляске, затем реабилитация, но через год будешь как новенькая.

Он говорил спокойно, так, словно ничего страшного не произошло, словно это не он был тем, по чьей вине я лежала тут, немощная, не способная сказать и слова.

— Надо же, как сильно продвинулась медицина. Теперь понимаю, почему Донателла хочет стать гребаным врачом.

Массимилиано замолчал, а потом с легким движением подбросил монету и поймал ее. Я смотрела на его руки, цепкие и уверенные, и на золотую монету — когда-то должно быть ослепительно желтую, а сейчас тусклую, с мелкими царапинами и потертостями. Впервые я почувствовала к ней что-то, похожее на жалость.

Помню, как когда-то завидовала ей — хотела быть на ее месте, чтобы его пальцы касались меня, пусть даже случайно, мимолетно. Но сейчас глядя на это золото, понимаю, она в такой же ловушке, как и я. Сколько же времени она провела взаперти у человека, который ни за что не выпустит свою «драгоценность» из рук? Для этой монеты каждый день — пытка, эти пальцы измучили ее, стерли блеск и оставили множество царапин.

— Знаешь, я вообще считаю, что Леонард с Пенни не должны были жениться. Да и встречаться тоже, — сказала Нирвана, пока мы вместе смотрели «Теорию Большого Взрыва» по телевизору.

Смотреть что-либо с Нирваной было той еще пыткой — она не могла просто помолчать и насладиться просмотром. Ей всегда необходимо было высказать свое мнение, но я к этому уже привыкла.

В детстве я почти не смотрела телевизор, у нас его просто не было. Луан твердила, что от него «гниют мозги», и что мне будет куда полезнее погулять на свежем воздухе и разобраться в своих мыслях.

Раньше я смотрела телевизор только в гостях у друзей, но с тех пор, как оказалась в больничной койке, Нирвана решила, что самое время наверстать упущенное. Она поклялась, что мне понравится, выбрала этот сериал, и с тех пор мы смотрим его не переставая.

Больше всех мне полюбились Говард и Радж — их дружба всегда заставляла смеяться. И что-то внутри меня радовалось, глядя на то, как они дружат, ведут себя как полные идиоты, но никогда не осуждают за это друг друга. Мне хотелось такого же лучшего друга. И тогда я перевела взгляд на девушку, лежавшую рядом со мной на кровати.

Я разглядывала ее черты лица и большие очки на носу, пока она увлеченно смотрела в экран телевизора.

Сердце защемило от чувства привязанности. Нирвана была моим Говардом.

Я приоткрыла губы, из горла вырвался сдавленный хрип. Она мгновенно повернулась ко мне, ее взгляд наполнился тревогой.

— Что случилось? — спросила она с паникой в голосе. — Тебе больно? Позвать врачей? Боже, Массимилиано меня убьет. Сейчас я...

— Нир... Нирвана, — наконец выдавила я хриплым голосом.

Ее глаза расширились от удивления, когда я, запинаясь, продолжила:

— Т-ты... м-моя... лучшая... п-п-подруга, — я совсем не узнавала свой голос.

Она вдруг расплылась в улыбке, ее глаза засветились теплом и радостью, щеки округлились от широкой улыбки.

— Ты тоже моя лучшая подруга... — сказала она, наклонившись и прижавшись своим лбом к моему.

Нирвана была со мной всё это время. Я до сих пор помню, как она плакала обо мне, разговаривала со мной, когда я была в коме. Немногие способны на это, и я никогда не забуду того, что она для меня сделала.

Она