Божье око - Энса Ридс

была больше, чем лучшая подруга — она была мне как сестра. Интересно, Луан испытывала то же самое к своим подругам? Если да, то теперь я понимаю, почему она была так близка с ними.

То, как теплело на душе, когда Нирвана была рядом. Как она понимала меня с полуслова, даже когда я не могла говорить. Это было чем-то особенным, что соединяет сердца, не нуждаясь в словах.

— И раз уж ты моя лучшая подруга, ты станешь первой после Сальваторе, кто узнает... — сказала она, откинув одеяло и сев на колени напротив меня. Я наблюдала, как она приподняла платье до груди:

— Я беременна, — сказала она с улыбкой, показывая маленький животик.

Но прежде, чем радость за нее успела наполнить меня, я заметила шрам на ее животе.

Узкий, белесый, он пролегал по коже, как напоминание о прошлом, которое невозможно забыть.

Я не смогла ничего произнести в ответ, лишь искренне улыбнулась ей.

Искренне и не совсем.

Ее улыбка говорила о счастье, но я помнила, через что ей пришлось пройти, и что с ней сделал Сальваторе.

Шрам напоминал о том, что случилось с маленькой Мэри, и я не могла понять, как она может радоваться, нося под сердцем еще одного его ребенка. Похоже, она догадалась, о чем я думаю, потому что опустила платье, прикрыв живот, и забралась обратно под одеяло.

— Я знаю, о чем ты думаешь, — тихо сказала она, убавляя звук телевизора.

— Когда не сопротивляешься — легче, — ее голос дрогнул. — Легче, если принять их любовь. Или… одержимость, если быть честной. От Массимилиано не уйти, Даралис. Нет никакого спасения. Он... он любит тебя по-своему. И лучше... лучше позволить ему это.

В ее голосе слышалась нервозность, будто ей самой было нелегко говорить об этом.

— Наши сердца такие мягкие, Даралис. Они растягиваются. И мое сердце выделило место для Сальваторе. Я думала, что это невозможно, что я не смогу. Но когда оно растянулось, когда приняло его и его… любовь, жить стало проще.

Ее глаза затуманились, но Нирвана упорно не позволяла слезам пролиться.

— Твое сердце тоже сможет. Оно растянется, Даралис, просто перестань бороться, — ее голос стал тише, в ее взгляде читалось сочувствие. — Ты не победишь. Только не с Массимилиано. Он самый страшный из всех Эспозито. Позволь своему сердцу растянуться, Даралис. Это единственный способ… выжить.

Я редко оставалась одна — в палате всегда кто-то был. Если не Массимилиано, то Нирвана; если не...

Я редко оставалась одна — в палате всегда кто-то был. Если не Массимилиано, то Нирвана; если не она, то Валентино. Сегодня, как ни странно, дверь открыла Сперанца — она уверенно вошла в комнату и направилась ко мне с миской знакомого супа, который я ем каждое утро. Твердую пищу мне пока употреблять нельзя, поэтому питаюсь я только жидкой.

Она одарила меня кошачьей улыбкой — зловещей и темной, от которой я непроизвольно вздрогнула.

— Доброе утро, Донна, — почтительно поприветствовала она меня, присаживаясь рядом и поправляя свое дизайнерское черное платье. Она выглядела настоящей представительницей богатой семьи Эспозито, ее платье вероятно стоило сотни тысяч, и от нее разило роскошью.

— Доброе, — прохрипела я едва слышно. Говорить было сложно — челюсть едва слушалась, каждый звук вызывал дискомфорт. Если бы я могла, я бы предпочла молчание, но Массимилиано быстро отбил эту мысль своей резкой фразой: «Даже не думай, блядь, строить из себя немую — вырву нахер язык».

Я решила не испытывать его терпение. Заговорила. Или, вернее, начала пытаться.

Сперанца осторожно зачерпнула суп ложкой и поднесла к моим губам, давая время медленно втянуть жидкость, позволяя теплу успокоить горло и наполнить желудок.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила она, давая мне время, прежде чем поднести в очередной раз ложку с супом, разглядывая меня своими раскосыми черными глазами. Она напоминала кошку из кошмарного сна, говорящую и хищную, будто порожденную самой Тьмой.

— Хорошо, — коротко ответила я, не желая показаться грубой.

Раньше нам не приходилось общаться друг с другом. Но я прекрасно знала кто она. Нирвана рассказала мне о ее одержимости кошками и привычке убивать любовников, скармливая их тела своим питомцам — она верила, что любовь этих мужчин заставит кошек любить ее сильнее.

— Знаешь, я единственная с добрым сердцем в этой семье, — начала она с улыбкой, слегка наклонив голову и промокнув мои губы салфеткой. — Можно сказать, я здесь сиделка, — она легко рассмеялась, будто сказала что-то забавное.

Аккуратно сложив салфетку и положив ее на край кровати, она продолжила размеренно помешивать суп.

— Мы с тобой не близки, и не буду врать — вряд ли когда-нибудь станем. Дело не в том, что ты мне не нравишься. Просто чем ближе я буду к тебе, тем ближе придется быть к Массимилиано, и поверь — я не хочу однажды сказать тебе что-то лишнее и познать на себе гнев Божьего Ока.

Она опустила ложку в миску на коленях и пристально посмотрела на меня.

— Ты опасная женщина, Донна. Никому, кроме членов семьи, нельзя даже смотреть на тебя, не то, чтобы разговаривать. Если с тобой что-то случится, Массимилиано порвет всех на куски. Мой племянник стоит перед тобой на коленях, а ты этого даже не видишь, — она раздраженно цокнула языком. — И ведь всегда так — наивные девочки заполучают самых сильных мужчин. Докатились. Раньше женщины сами ставили мужиков на колени. А сейчас? Пара красивых глаз, милая улыбка — и всё…

Она говорила тихо, почти без эмоций, продолжая кормить меня супом.

— Я самый старший оставшийся член семьи, Донна. Когда я умру, Массимилиано станет официально старшим, — вздохнула она, слегка качая головой, отчего ее идеально уложенные волны волос мягко колыхнулись. — Моя семья... наша семья, — поправилась она, — очень важна. Эспозито — одна из самых могущественных семей в мире. Почти ничего не происходит без нашего ведома и одобрения. Мы влиятельные люди, Даралис, но, если ты попробуешь найти что-то о нас в интернете, то ничего не найдешь. Мы существуем лишь в умах тех, кто посвящен в истину.

Она поставила тарелку на пол и выпрямилась, положив руки на подлокотники и скрестив щиколотки. Ее взгляд был надменным, как у королевы, смотрящей на слугу.

— Ты выйдешь замуж за самого могущественного человека в мире, Даралис. Ты выйдешь замуж за Божье Око, — она произнесла это безразличным тоном, будто зачитывала строку из книги.

Она говорила, как вещий оракул, возвещающий неизбежное будущее, с которым, мне оставалось лишь покорно смириться.

— Я сочла важным уделить