Четверо за спиной - Анна Михайлова

- Уф, успел! Не ушла еще. Привет, Яра.

- Привет! Ты чего такой лохматый? Сядь, причешу. Смешик, неси расческу.

- Держи. Тебе, - выкладывает он на стол передо мной деревянный ларчик. Открываю, а там… Тупо таращусь, не в силах глаз отвести. Серьги! Серебряная основа изогнутой формы, похожая на высокий кокошник, усыпанная мерцающими прозрачными камнями, которые сбегают вниз. И там под маленькой жемчужиной колпачок, скрывающий крепления восьми длинных ниток жемчуга. Начинаются от совсем крохотных и заканчиваются семью вполне себе крупными. Невольно ахаю.

- Это за что такое великолепие?

- Скажи лучше - нравится или нет?

- Да как же может не нравиться красота такая?

- А раз нравится – надевай. На пиру все будут ряженные в пух и прах.

- Так я – не все, - снимаю кожаный шнурок с его почти белых волос и аккуратно приглаживаю расческой выбившиеся пряди. Удивительно гладкие у него волосы. Надо бы расспросить, что он такого с ними делает.

- Ты не все. Но хуже не будешь. Тебя же этот… Джанибек в общем, без серег любимых оставил. Я решил компенсировать.

- А почему – ты?

- А почему - не я? Захотел и сделал. Закончила? Давай надеть помогу. Здесь не английская застежка – так что…, - он достает серьги из ларчика и осторожно вдевает мне в уши, расправляет прохладные жемчужные нити.

Расторопная Смешка прибегает с зеркальцем. С удивлением рассматриваю себя со всех сторон. Серьги тяжело оттягивают уши, но жемчужные нитки так красиво играют друг с другом, словно колышутся ветром – невозможно оторваться. Невольно ласкаю их пальцами.

- Спасибо, Драг. Очень красивые. Жаль, что у меня для тебя ничего нет.

- Яра, я просто рад тому, что ты рядом. Для меня это много значит, - теплые серые глаза смотрят нежно, с улыбкой. Но он будто силится сказать что-то еще и не решается. Стоит близко, я даже чувствую исходящее от него тепло.

- Спасибо, что ты есть. Не знаю, что бы со мной было, если бы не ты.

- Ярушка, - осторожно берет он меня за плечи. Глаза смотрят внимательно и даже требовательно, - сейчас может и не подходящее время, но скажу: я хочу стать больше, чем другом.

- Ого! Неожиданно.

- Только не говори, что не замечала моего интереса.

- Это… - я невольно касаюсь пальцами серег.

- Нет, - резко обрубает он меня, — это просто подарок. Чтобы тебя порадовать. А над моими словами подумай. Поговорим после пира?

Я растерянно смотрю на него. Слова куда-то резко вылетели из головы. Я действительно с первого дня воспринимала Драгомира только как друга. Хотя он хорош собой, пусть и далек от классических канонов красоты. Острые скулы, узкие губы – сильное, волевое лицо и пронзительные серые глаза. Там, в прошлой жизни, я бы точно не прошла мимо. И он понимает меня как никто. Он – свой, понимает мое мышление, мои привычки, знает «ту» мою жизнь. С ним у меня общего намного больше, чем у некоторых пар, начинающих совместную жизнь.

Но он – не медведь. Не грубый и заносчивый воевода. А с другой стороны – может моя глупая физиология оттолкнет меня от человека, с которым мне может быть хорошо и спокойно? Может я смотрю не туда? Ведь я даже не знаю, нужно ли Беригору что-то кроме постели. У нас с воеводой нет ничего общего, кроме непрекращающихся боевых действий. Искры летят, а взаимопонимания нет. Разве на таком фундаменте построить что-то? Понимаю, что запуталась. Видимо эта борьба отразилась на моем лице, потому что Драгомир ласково улыбается и легонько целует меня в щеку.

- Пойдем. Иначе сейчас Велеслав примчится. А для него у меня подарка не припасено.

В большой трапезной царило великолепие и размах. Мы с княгиней долго решали кого и как рассадить, если жены приглашенных не ладят. Я подсказала идею с именными карточками перед каждой тарелкой. С ними мы не один день играли и так, и эдак, для недопущения бабских разборок и мужских обид за столом. Сейчас чинно рассевшиеся гости со женами и сродственницами придирчиво разглядывали друг друга. В глазах рябило от обилия колец, очельев[1] и дорогих, расшитых каменьями тканей. Мужчины за столами также приосанились, ревниво поглядывали – не хуже ли их пассия остальных, довольно ли на ней смарагдов, сапфиров и жемчугов.

На карточках нововведения для пира не кончились: на каждой тарелке лежало по расшитому рушнику, который расторопные слуги раскладывали на коленях гостям-мужчинам. Дамы это делали сами, сразу оценив заботу о дорогих платьях. Ну не об скатерти же руки вытирать? Окультуриваемся, товарищи.

Когда вошли мы с Драгомиром, зал разразился приветственным ревом. Он в темной одежде, я в белом кафтане. При этом он беловолосый, я – темная, не сговариваясь мы были противоположностями, играющими на контрасте. Вышло, откровенно говоря, эффектно. Я смотрела по сторонам – в этот раз мне многие улыбались, дружинники так вообще кивали и скалились во все тридцать два (или у кого сколько осталось). За спасение своих товарищей меня окончательно и бесповоротно признали своей. А это дорогого стоило.

Нас с Драгомиром приветствовали шумно и радостно, но не мы должны были стать главными звездами мероприятия. Я уговорила княгиню явиться с дочерьми и князем последними, дабы гости оценили их роскошную одежду и украшения. Мы с Драгомиром сели с краю, почти как в прошлый раз, но теперь справа от князя должна была сидеть матушка, а слева – сестры.

Едва мы уселись, в зал под приветственные крики и шум вошел Велеслав под руку с Дивляной. Княгиня была в расшитом золотом платье, усыпанном рубинами и жемчугом, и в поистине королевском венце. Сомнений в том, кто тут главная модница даже не возникало, она роскошью затмила всех. Даже своего красавца-сына, который был в синей рубахе и золотом кафтане, расшитом красными как огненные всполохи, узорами. Немного позади них лебедушками плыли дочери – Чаяна и Цветанка, в кокошниках, усыпанных камнями, косы перевиты дорогими расшитыми жемчугом лентами. Старшая в зеленом, средняя - в синем ансамбле. Роскошно и дорого, но все же скромнее матери, которая просто ослепляла.

Удивилась я, почему старшая позади средней идет, а еще более удивительным было то, что Чаяна шла рядом с воеводой, встав с ним вроде как в пару. Высокомерно смотрела в зал, одновременно посылая смущенные улыбки Беригору. И чья же