Американка - Хэдди Гудрич

Чтобы не оставлять Умберто в одиночестве, я подтвердила свой интерес к пандоро. На самом деле я сомневалась. Мне действительно больше нравился чистый, без примесей вкус этого кекса. Но я подозревала, что в глубине души я все-таки «панеттонистка». Вероятно, я — личность, составленная из тысячи разбросанных как попало кусочков. Прямо как цветные осколки на плитке в коридоре Аниты. Я — человек, которому нравятся в жизни сложности.

Между походами в гости мы с Анитой выбирались на рынок в Граньяно, где свежие фрукты уже сменили курага и финики. Они лежали на прилавках рядом с долго хранящимися продуктами: чечевицей, вяленой треской, орехами. Мы приехали купить красные трусы — традиционный талисман на удачу в новом году. Анита взяла пару трусов и для меня. Это были кучки синтетических кружев ярко-алого, как пожарная машина, цвета. Пока Анита ждала сдачу, она рассказала мне, что в конце концов у нее начались месячные. Обильные и тяжелые, болезненные, напоминающие выкидыш на первых неделях беременности. Анита настаивала, что волноваться по этому поводу не надо. По ее словам, иногда природа просто отбраковывает ненужное, как человек, покупающий яблоки, отбрасывает в сторону гнилые, испорченные градом или засохшие плоды. Анита считала, что в некоторых случаях неудачная беременность — следствие несовместимости спермы и яйцеклетки, признак бесплодной любви, недостаточного понимания мужчины и женщины на духовном уровне. Некоторые союзы обречены на провал с самого начала.

— Семьсот. Держите, синьора.

— Я должна порвать с Доменико, — заключила Анита, складывая потрепанные банкноты в кошелек и протягивая мне пакет с трусами. — Я очень к нему привязалась, но должна найти в себе силы оставить его.

— Для него это будет ударом.

— Я знаю. Для меня тоже. Но Доменико принадлежит моему прошлому, это уже прочитанная глава. Я должна смотреть вперед, думать о будущем.

Я могла ошибаться, но мне показалось, что Анита бросила взгляд на линию горизонта, на серебряный ромб моря, вклинившийся между палатками торговцев. Если смотреть на него с этого ракурса сверху и располагаясь внутри страны, оно больше не озеро Кастелламмаре. Это бескрайнее море, нескончаемое, как источник, который вырвался на волю и готов затопить весь мир до самых небес.

Дома я примерила трусы перед зеркалом в комнате. Они врезались в кожу, кружева щекотали, но я была готова терпеть дискомфорт и пошлость один день ради удачи на целый год. В преддверии Нового года я еще хотела поторговаться с судьбой, но позже я ее просто приняла. Когда мы с Раффаэле впервые занялись любовью, красные трусы уже давно потеряли смысл и оказались погребены в ящике с аккуратно сложенной одеждой, а на мне были бледные хлопковые трусы и золотой браслет.

* * *

— Ты обманчиво худая, — первое, что сказал мне Раффаэле.

— Что это значит?

— Что в одежде ты кажешься худой, но под ней у тебя есть формы.

Сомневаюсь, что он говорил что-то подобное той взрослой испанке, иначе она бы отправила его куда подальше. И он, сняв броню фирменных шмоток, казался другим. Раффаэле стоял у противоположной мне стороны кровати. У него был мягкий, как наши подушки, живот, чуть расплывшиеся руки, его трусы-слипы сбились в сторону. Между ставнями проникал свет фонарей и оранжевыми брызгами ложился на грудь Раффаэле, а его бок освещал желтый свет коридора. Но в этой игре света, цвета и тени все равно угадывалась белизна его кожи, напоминающая белый холст под ночным пейзажем Моне. Раффаэле скинул одежду на пол и забрался между простынями, пропитанными плесенью и нашим запахом, просочившимся сквозь нашу одежду. На тонком покрывале вместо одеял лежали наши куртки, с раскинутыми рукавами они казались упавшими в обморок людьми.

— Ты чего не идешь? — спросил Раффаэле, откидывая верхнюю простыню и приглашая меня в свое укрытие.

— Ты считаешь, что я некрасивая?

— Да ладно, мне нравится, когда есть что помять. К тому же я встречаюсь только с красивыми девушками.

Мне было спокойнее от того, что он был с другими девушками. Я в хороших руках. Я легла рядом. Его гладкое тело казалось телом ребенка, выросшего слишком быстро. Его ноги шуршали простынями, охватили мои узкие бедра терпеливо, но с желанием. Я почувствовала всю силу его мускулов, скрытых под мягкой кожей, возбуждение его гладкого и волевого тела. Казалось, меня обнимал питон. Он начал пожирать меня медленными, мокрыми поцелуями, и я сдалась ему, дала шанс проглотить себя.

Так вот что такое секс. Это момент, когда сознание наконец отказывается от нескончаемого внутреннего монолога и сдается перед основательной, естественной невыразимостью происходящего. Это пространство без слов, предвечный стон, открывающая скобка. Живая метафора, эпизод из сна, маленькая смерть. Странно, что все это можно было обнаружить в нас, в двух неопытных подростках, чьи движения скованы. Которые, скорее всего, даже не влюблены друг в друга, а просто увлечены. Но наши движения были непредсказуемы и незапланированны; столько людей повторяли их до нас, что они не принадлежали нам. Наши тела тоже нам не принадлежали, они были просто средством, с помощью которого мир являет себя, а мы просто подчинились его воле. Наверное, поэтому меня заполнило даже не столько физическое удовольствие, сколько ощущение правильности, гармонии. Мы, словно две детали, идеально подходили друг другу. Раффаэле прижимался ко мне всем телом, его покрытая испариной кожа намертво приклеилась к моей, я же принимала его, словно даря убежище. Перед глазами у меня мелькнула гравюра, тайджитсу, или инь и ян, которая висела рядом с окном, увитым бамбуком, у меня дома. Этот черно-белый символ никогда мне не нравился, потому что он был изображен на визитках моего отчима. Но тогда я вдруг поняла смысл этого символа. Это наполнение пустоты и выход излишнего, избыточного. Секс — это планета, которая находит утраченное равновесие. Наверное, в сексе с мужчиной всей жизни есть что-то божественное. И еще тогда я поняла, что душе для роста нужно и тело. Другого выхода у души просто нет.

Когда я вернулась домой в ночи, то, не знаю почему, залезла в кровать к Аните. Она не проснулась и продолжила тихо посапывать.

* * *

Я услышала знакомый звук в конце перемены. Мы с Марией Джулией только заглушили вынужденно долгий голод двумя одинаковыми печеньками из пластиковой упаковки. Другие же школьники делали вид, что набивают желудок сигаретным дымом. Краем глаза я заметила Раффаэле, который сидел под деревом на мотоцикле с включенным мотором. Я пересекла двор, нагретый солнцем и дымом, и подошла к калитке.

— Ты что тут делаешь?

— Сегодня я приехал забрать тебя пораньше.

— У меня