Сказка о царевиче-птице и однорукой царевне - Надежда Николаевна Бугаёва

И с неудовольствием и хулой подняли крест тяжелый и несли. И, неся, солдаты говорили так: сегодня же потребуем от начальника нашего центуриона лишних 6 сребреников, ибо плетьми стегать невиннаго, при сем удобно сидевше, мы нанимались, а трудиться и десять потов проливать, как какие-нибудь виноградари на винограднике, не нанимались.

И со слуху противной хулой поднимали было Сына, но тут колени у них подгибались, и роняли, от земли не оторвав и на полмизинца. Многие были тому свидетелями и громко молились вслух по обеим сторонам дороги, видя в том чудо. И три раза поднять силились, и трижды не могли.

На четвёртый же раз так изнемогли, что хула иссякла на вспенившихся устах солдат, бешеным псам уподобившихся. И тогда подняли Его мирно и несли. И, переглянувшись меж собой, рекли: как были уста наши осквернены хулой, так были мы слабы, что малые младенцы. Теперь же мы сильны, как быки. Что это, Господи, если не чудо?

И Сын отвечал им: се труд, труд облагораживает человека.

Те же, неся Святую ношу, ощутили на себе Святой дух, и так, заливаясь слезами, дошли до Лобнаго места. И там сгрузили Сына, но от превеликого стыда не могли в очи Ему взглянуть. Очи же Страстотерпца залило кровью, и в душе стражники испытали облегчение, что Он не видит их, хотя было в том облегчении изрядно желчи, и рыдали они тем горше.

Он же кротко взглянул на них, рекши: аще прегрешения ваши зело велики, то как же вы надеетесь столь умалиться, дабы я вас не увидел?

А они вопрошали: что же нам делать, Господи? Ведь прегрешения наши таковы, что стань мы с ними напротив райских врат, то уподобимся Синайской горе.

Спаситель же отвечал: как донесли вы меня на сию гору, едва скинув с уст бремя хулы, так и душу свою донесете до райских врат, аще уверуете истинно и откажетесь от своих нечестивых деяний.

И после казни те стражники, вслед за долговязым сотником своим, побросали оружие и стали проповедывать веру в Единаго Бога, разойдясь по всем сторонам света. С тех пор зовутся они Святыми Вносителями на Гору. А Горлопан Стражник после крещения стал зваться Стефаном Телодержцем, ибо, неся в гору, поддерживал Христа под спину, и кровь с рассеченной плетьми спины Христовой обильно изливалась на него и пропитала ему весь хитон. Хитон оный хранился в Иерусалиме, уцелев во время Крестовых походов и пожаров, и прозван был Кровяным покровом. Другое имя святого – Степан Охульник, ибо поносил Сына, пока, узревши чудо, истинно не уверовал.

… Переехали через мост, въехали в пригород, прокатились по дороге между деревушками Пасси и Отей, вынырнули из тени в ослепительный серебряный свет солнца и розового миндаля.

Потом коляска снова нырнула в тень, въехала в квартал Дарю и остановилась у кромки узкого тротуара.

– Нам на второй этаж, видите вон там – это мои окна.

Шершеневская берёт Лялю под руку, и они входят не через парадный вход, а через дверцу в проёме каретного въезда, поднимаются по деревянным ступеням до красивой тяжёлой двери общих сеней. В коридоре постелен пёстрый ковёр, с кухни несёт гречневой кашей.

Комната оказывается очень просторной, как зала. Ни ширм, ни драпировок нет, кресло оголтело выставилось перед подоконником, точно позабыв после бурной ночи, где ему следует быть. Слева стоит пианино – напоминание о матери Шершеневской. Кажется, та рассказала Ляле по дороге, почему мать уехала, но Ляля не слушала. Открытая дверь направо – это, должно быть, спальня Шершеневской.

– Ляля, станемте пить чай и разговаривать. Я тут пока живу без слуг, только при кухне есть девушка. Я схожу, распоряжусь насчёт чая, а вы пока посидите. Тальму со шляпкой можете на тумбе бросить, если хотите.

– Ариша, может быть, мне лучше пойти с вами?

– Нет, посидите, Лялечка. Зачем вам идти?.. Посидите, я скоро.

Шершеневская выходит и снаружи запирает на ключ. Пару секунд слышны её скорые шаги. Зачем ей надо было запирать? Ляля Гавриловна подходит к подоконнику: по улице медленно прокатывается чёрная закрытая коляска; старичок выходит из аптеки на углу, придерживая трость. Ляля приоткрывает форточку и чувствует дуновение тех сияющих лужков, вдоль которых они с Шершеневской въехали в предместья полчаса назад. Старичок слышит скрип рамы, поднимает голову и кивает Ляле. Она кивает ему в ответ.

Извозчик Сусу уже всему Парижу рассказал о её двух франках?.. Софи не забыла про уксус?.. Ну конечно, конечно, вокруг достаточно людей, чтобы напомнить ей… Вскорости придётся уже оберегать его сон от желающих оберечь. Танцовщица Родникова оберегает… Господи, можно хоть секунду не думать о танцовщицах?

Поворачивается ключ в замке. Шершеневская заходит с чайным подносом и, по-птичьи глянув на Лялю Гавриловну, шумно ставит поднос на стол и так же шумно начинает говорить, будто распахнув окно с сотней криков, звуков и перестуков Ляле в лицо.

– О-о-ох, Ляля, я еле дверь открыла с этим подносом! У нас всегда девушка чай разливала, баба самовар ставила, но я ничего, учусь, как видите!.. Эта дура на кухне меня чуть не обварила, представляете! Только у меня пряников нет, ничего? Хотите сухариков?

Шершеневская показывает ей пятно, и Ляля Гавриловна смотрит на её платье: оно из бериллового оттенка шёлка наивысшего сорта, грогроновое скорее всего. Его наверняка заказывала Шершеневской мать за большие деньги. Родители Шершеневской, наиболее вероятно, если не из дворян, то из именитых горожан или купцов не ниже первой гильдии.

– Ариша, всё и так чудесно… не тревожьтесь, пожалуйста. Я всё равно не ем пряников.

– Ох, как же так, Ляля? А я девушку уже услала в лавку за пряниками. Будем с вами пряничать! Не звать же её обратно, она уже убежала, наверно!

– Ариша, говорю же вам, мне пряники без нужды… Простите, но я, может быть, и не успею дождаться пряников – мне ведь скоро пора домой, помните, я вам говорила?

– Всё, ничего не слушаю, пьём чай! Смотрите, какого я сахара наколола нам. Я сама колола, для вас, вы куксик неблагодарный! Вы умеете пить чай по-южнорусски? Так пьют казаки. У нас была одна казачка – Феодора… Однако вам, может быть, скучно? Это потому, что мы сидим без книг…

Шершеневская вскакивает и сгребает с печной полки сразу 3 книги, кладёт их на стол рядом с подносом. Верхняя книга напечатана на немецком, которого Ляля Гавриловна не знает.

– Вы знаете немецкий, Ариша?

– О, разве совсем немного!.. Я вам рассказывала,