Сказка о царевиче-птице и однорукой царевне - Надежда Николаевна Бугаёва

Так вот, как бы начать… Наш директор, Ковалевский Максим Максимыч, в общем-то, оказался весьма опечален слухами, – только слухами, уверяю вас, но всё же! – что убитый Г-н Кончиковский как-то, в общем, сносился с анархистами или, не дай Бог, революционерами, м-да-с… Вы, полагаю, отдаёте себя наиболее ясный отчёт, что господин директор и все мы – убеждённые монархисты и верные слуги нашего батюшки-царя, м-да-с… И если личность Бальмонта Константина Дмитрича хоть и… замарана кое-каким скандалом на родине – Казанские волнения в марте сего года-с и прочее-с, – то он всё равно фигура-с и великий поэт современности, и господин директор это признаёт и потому принял радушно Г-на Бальмонта в стенах школы… Г-н Бах тоже уважаемый человек и поддержал Г-на Бальмонта в его благом порыве… Прочитать о Толстом – поистине бесценно, ах! – какое служение, какое приобщение к русским корням…

Однако с Г-ном Кончиковским мы такой ясности, как ни искали, так и не нашли-с. Вот Константин Дмитрич, например, прежде его особо не знал и повстречал только накануне чтений, когда тот сказался приглашённым Максимом Максимычем и вошёл в Школу в качестве русского писателя. И мы сами-с ни о чём не спрашивали, ибо считали этого господина приятелем господ Бальмонта с Бахом. А они, соответственно, полагали его приглашённым нашей стороной, вот так-с… Но вот что оказывается: никто его так-то и не приглашал… курбет-с!

Поймите правильно: к многоуважаемому Константину Дмитричу мы никаких жалоб не имеем, он издаёт свои совершенно прелестные сборники, мы их читаем и наслаждаемся… Но Г-н Кончиковский-то, как оказывается, сборников никаких не выпускал, вот так конфуз! С каких же пор он, спрашивается, русский писатель?

Опять же, Константина Дмитрича в вечер трагедии ежесекундно видели 20 человек, а вас до вчерашнего дня как… как корова сожрала, вы уж извините сердечно. Как к поэту, к видному человеку искусства, у меня к вам вопросов нет: тоже читаем, тоже наслаждаемся-с… Но вот диковинное совпадение: на Кончиковского покушаются, и вы у нас моментально пропадаете. Как, знаете ли, дивненько! И вот потому мы и спрашиваем вас, Илья Ефимыч: может быть, вы что-то знаете о Г-не Кончиковском?

Проталинин похож на покойного Кончиковского своей неблагородной манерой юлить и облизываться на сложных местах. Я слушаю его, слушаю и жду, к чему он клонит. Видимо, это их последняя надежда – что я приволок в школу Кончиковского. Они уже пришли сюда в убеждении, что я и приволок. Или уволок – на тот свет.

– Нет, – отвечаю я, – не знаю. Я и повстречал его впервые в жизни у вас, на улице Сорбонны.

– И про его связи с анархистами не слыхивали?

– Сейчас от вас услыхал.

– И что он привёз с собой из России определённые… вещи, не слыхали?

– Только намёки и полунамёки.

– От кого, позвольте полюбопытствовать, намёки?

– От парижской жандармерии, от студенческого общества и от вас.

– Вот оно как! И каким же боком вы связаны со студенческим обществом, Илья Ефимыч? Вы, уж простите мою прямоту-с, давно не студент.

– Как вы ко мне пришли, так и они давеча приходили. У меня тут уже два дня проходной двор, а я что-то всё полёживаю и никому в аудиенциях не отказываю.

– Вынужден повторить вопрос, Илья Ефимыч: объясните прямее, при чём тут студенческое общество?

– Я, конечно, при их посещении присутствовал только формально, то есть в лёжку горизонтально, но оное сообщество вроде бы уполномочено расследовать происшествие с российскими подданными в Париже, вот Г-н Никитин это слышал и мне передал.

– Как он мог такое слышать, Илья Ефимыч, ежели студенческое общество ничего у нас не расследует! И уж, тем более, никуда официально не уполномочено. Они селят студентов по жилым домам, организуют им обеды и ищут им заработок, ежели те начинают бедствовать, вот и вся их уполномоченность.

Никитин, прежде, по привычке своей, сидевший в присутствии должностных лиц смирно, не утерпел и вскричал:

– Вам виднее, конечно, это вы же в школе студентами заведуете, но оные господа ясно нам сказали: уполномочены, натурально, значит, удостовериться. Тогда кого мы, по-вашему, пускали к себе? И в чём они у нас удостоверялись битый час?

– Вот это и я хотел бы знать, любезные господа. Слишком много неясностей, а ведь мы открыли школу только в прошлом году, и вот уже: труп-с, кража-с, покушение-с… анархисты, будь они неладны!

Мы с Никитиным переглядываемся. Он молча идёт к хьюмидору, угощает меня и Проталинина сигарами и закуривает сам. В этот момент с дальнего конца улицы раздаётся хлопок со звоном и следом – резкий крик. Мы вскакиваем и бежим к окну…

Страшный крик на пустой улице (часть 2)

Нервы были настолько взведены, что Шершеневская подпрыгнула и взвизгнула, когда дверь распахнулась и вошёл незнакомый господин, задевая дверную раму саженью плечей. У Ляли Гавриловны сильно билось в висках, и она подумала: слава те, Господи, что Шершеневская тоже в комнате.

– Сударыни, сударыни мои хорошие, румяные, пригожие!.. что за вскрики! Вас же в коридоре слышно. Сейчас набегут соседи и будут спрашивать, кого тут убивают веником.

И он добродушно, легко смеётся размашистым обаятельным смехом: ах-ах-ах-хах-хах. Шершеневская моментально размягчается и присоединяется к его смеху – у неё смех упругий, мелодичный, как маленькая рулада: ой-хох-хох… Не переставая так подпевать, она аллюрчиком скачет к вошедшему с протянутыми руками и, кажется, тонет плечами в одних только его ладонях. Но он не завершает объятья:

– Аришенька, представь же меня, голубушка! Вот щебетунья, право! – и не представит, пока трижды не попросишь!

– О-о-ой, как же я забыла, вы же ещё не знакомы!.. Лялечка, знакомьтесь: Илья Аркадьич Аникушин – мой муж.

– Аришенька! Мы же уговаривались, что это пока наш секрет.

– Ах, Илюсик, неужели тебе сложно хоть 5 минут позволить мне гордиться моим великолепным мужем?

Шершеневская оборачивается к Ляле Гавриловне:

– Вот так, Лялечка! Я, как видите, теперь уже не Шершеневская, а Ариадна Аникушина. Две А – такая красивая анаграмма!

Лицо Аникушина, впрочем, не кажется Ляле таким уж незнакомым: с глянцевитыми щеками, алеющими по-лубочному, он видится Ляле этаким гигантским Петрушкой, только не в красном колпаке, а в лучезарном цилиндре. Где она встречала его прежде?

– Почему бы нам не присесть и не выпить чаю, а, сударыньки?Аришенька, на тебя одна надежда: ты уж сходи, хозяюшка, вели кому-нибудь поставить кипяточку, – добродушно говорит Аникушин, садясь. – Ляля Гавриловна, вы наша гостья, садитесь же, не