Там, где нас нет - Альвин Де Лорени

— … Прошли года, затерялись вдали. В краю средь гор и цветущих долин Встречал отец своих детей После долгих разлук и скорбей.

Затаившийся в импровизированной оркестровой яме мейстер Ганс продолжает поддерживать певца музыкой. Здесь она должна быть ненавязчивой. Только фон. И только тогда, когда Лотти достигнет кульминации в песне, литавры должны сопроводить слова так, чтобы мороз пробежал по коже. Всё это мы неоднократно репетировали. Всё это затвержено до автоматизма. Перемещаюсь в зал и тоже начинаю слушать.

— И первый сын возвратился домой: «Гордись, отец, — я великий герой! Вся власть моя, и в этом суть — На крови я построил свой путь!»

Оркестр едва освещён. По моему почину для каждого музыканта из толстой проволоки изготовили пюпитры, а над ними в жестяном абажурчике, так, чтобы освещать только ноты, горят крохотные осветительные шарики. И сейчас оркестр переливается огоньками. Часть музыкантов слушает, что поют со сцены, а часть готовится подхватить слова своими инструментами. И над всем этим царит мейстер Ганс. Ему выдана дирижёрская палочка, привёдшая его в восторг, и он строго взирает на литаврщика, жестом руки указывая вступление.

Лотти завершает последние слова и тонким чистым голосом под звуки литавры тянет и тянет, завершая песню…

Наконец, он закончил, запыхавшись, опускает голову в столбе света и флейтист, в полной тишине начав, обрывает музыкальную фразу.

Свет медленно гаснет, погружая сцену в непроглядную темноту. Гаснут и огоньки пюпитров. Весь зал целиком погружён с темноту, давая зрителям прочувствовать спетое.

Затем прожектора, медленно разгораясь в четверть накала, упираются в так и стоящего с опущенной головой Лотти.

Омега поднимает лицо к залу, снова выдыхает в тишину и, приложив руку к груди, торжественно кланяется.

Свет гаснет и я телепоритрую его за занавес. Зал взрывается аплодисментами. Кто-то с галёрки выкрикивает что-то нечленораздельное.

Зал бушует!

Пережидаю немного и опять выхожу на сцену из-за кулисы:

— Господа, мы рады, что легенда Великого герцогства Лоос-Корсварм пришлась вам по вкусу…

Вал аплодисментов нарастает и нарастает. И я снова купаюсь в эмоциях зрителей. Насладившись ими продолжаю:

— Давным-давно далеко на севере, на западном побережье Граничного мыса (это мыс между Западным океаном и Северным морем, его надо обойти, если плыть на корабле в Майнау) жил народ пиктов и однажды жестокий король шотландцев — так звали захватчиков с юга, захватил их страну… А что произошло потом… — интригую зал, не давая ему остынуть после песни о трёх сыновьях, — Нам снова расскажет господин Лотти. Замечу только, что в жизни есть вещи важнее самой жизни… И честь… Честь народа заслуживает обмена на жизнь…

Отхожу в стрòну и из-за моей спины снова выходит Лотти. И опять на него сверху отвесно падает столб света:

— Из вереска напиток забыт давным-давно. А был он слаще мёда, пьянее, чем вино…

Начинает он, сопровождаемый печальной мелодией клавесина (пианист возражал, конечно, но таковы требования «историчности», скажем так). И грустная история продолжается и продолжается:

— Лежал живой на мёртвом, а мёртвый на живом…

И тут же фанфары подхватывают, сопровождаемые барабаном:

— Лето в стране настало, вереск опять цветет, но некому готовить вересковый мёд.

Баллада разрастается и разрастается, песня идёт к своей кульминации, а зрители слушают не шевелясь. Такие песни знакомы зрителям, но ещё никто не пытался так изощрённо вытаскивать их чувства на поверхность.

А Лотти, поднявшись высоко-высоко, под звон фанфар выводит на грани крика:

— Сильный шотландский воин мальчика крепко связал и бросил в открытое море с прибрежных отвесных скал. Волны над ним сомкнулись. Замер последний крик… И эхом ему ответил с обрыва отец-старик!

И музыка, поднявшись в проигрыше вслед за голосом певца, опускается подобно тяжёлым волнам холодного моря и, отхлынув, позволяет завершить, чётко проговаривая в тёмный зал:

— Правду сказал я, шотландцы, от сына я ждал беды. Не верил я в стойкость юных, не имеющих детворы (в оригинале сказано по-другому — не бреющих бороды, ох и намучился я с этой строкой — у местных-то борода не растёт!). А мне костер не страшен. Пускай со мной умрет моя святая тайна — мой вересковый мёд!.. Моя святая тайна — мой вересковый мё-ёд!

И опять проигрыш клавесина, фанфар и барабана.

Оркестр затих, свет погас. Лотти за сценой. Омега и правда выложился по полной. Сел на край деревянного настила. Плечи опущены, кисти рук подрагивают. Слишком глубоко в себя он впустил те образы, которые только, что озвучил. Слишком глубоко…

Зал молчит. Сцена пуста. Темно. Даю команду медленно зажечь верхний свет. Ненамного. Пусть будет полумрак.

Едва зрители могут видеть друг друга, как тишина прорывается аплодисментами, выкриками. Задвигались стулья — кому-то стало плохо и несколько альф подхватив на руки обеспамятевших омег пробираются на выход. Целители, присутствующие в зале захлопотали над потерявшим сознание от избытка чувств омегами.

Я же, вернувшись к Лотти, беру его лицо в руки и, задрав на себя, изучающе рассматриваю — как он? Глаза полны слёз, губы дрожат.

— Эльфи! — зову гримёра.

Подскочивший Эльфи промокает слёзы салфеткой, о чём-то шепчет Лотти на ушко, тот кивает головой, а я тяну из него избыток впечатлений и переживаний.

Переполох в зале успокаивается и я снова на сцене. Взгляды всех присутствующих упираются в меня. Вслед взорам идут и эмоции и снова меня захлёстывает вал впечатлений. Теперь уже приправленных и восхищением, направленным прямо ко мне.

Да! Я такой! Это я! Я! Я смог всё это с вами сделать — плещутся у меня в груди, вокруг солнечного сплетения обжигающе холодные жгуты демонического честолюбия. И сейчас стоит мне протянуть руку в зал, как любой из сидящих в нём — альфа ли, омега ли, искусник или нет, с готовностью отдаст всего себя, чтобы удовлетворить мою гордыню, потешить своего владыку, приникнуть к моим стопам и вознести к моему престолу все свои чувства, мысли, самую жизнь!

Вот это! Это! То, чего мне не хватало так долго! — вспыхивают во мне багровыми искрами мысли и желания. Вспыхивают и гаснут, ибо на самом краю сознания скребётся мыслишка — а откуда это всё? Откуда? Что это? Или опять демон? Но нет… Пробегаю внутренним взором свой (вернее наш с Улькой) несчастный организм.

Нет.

Всё в порядке… Я пока ещё не демон… Надеюсь…

— Господа, — обращаюсь к залу и шум постепенно стихает, — у каждого из нас…

Взбудораженные балладой зрители утихли окончательно и теперь внимательно прислушиваются к каждому моему слову.

— … Есть цветок… Тот, кто является истинным для вас. Увидеть