Обелиск - Полин Герц

Кто теперь заберет эту искалеченную и прекрасную душу? Кому посчастливится прикоснуться к этой беспокойной энергии? Кто будет удостоен чести перенести ее туда, где ей больше не будет страшно? Укроет ли кто-то напоследок теплым пальто ее плечи?

Идеальный якорь, собравший все лучшее и худшее, что было в этом мире: острый ум и язык, щемящая нежность пополам с бушующей яростью, и бесконечная доброта вкупе с горящей злостью. В Элизабет Стоун было все. В ней, как в камне, была высечена каждая душа, что трепетала под бескрайним небом. Реши кто написать портрет этой сумбурной и такой разной эпохи, он непременно бы выбрал ее лицо, за обманчиво мягкими чертами которого скрывались жизнь и смерть, сила и слабость, тонкие шутки и беспардонная ругань, невесомая улыбка и плотно сжатые губы. Он всегда любил мир и сейчас со странной радостной обреченностью осознавал, почему готов расстаться с чем угодно ради той, что этот мир хранила в себе. Тот, кто служит неумолимой смерти, полюбил само воплощение жизни. По щелчку, по беззвучной команде, положил на алтарь то, что с натяжкой можно было назвать душой, и ничуть не жалел.

Сколько десятилетий пролетит мимо, пока он купается в холоде за такой несвойственный ему непростительный поступок? Пятнадцать? Двадцать пять? Двести? Тысяча? Неважно, хотя душа того, чью жизнь он забрал, не стоила и секунды.

И, уже готовый погрузиться на дно, туда, где нет света и будущего, услышал тяжелые шаги.

– Морс! – ее голос разнесся гулким эхом под пустыми сводами. – Роберт, мать твою, Морс!

Затаившиеся по углам тени пришли в движение, и все пространство заполнил едва уловимый шепот.

– Вылезай, я знаю, что ты здесь. – Элизабет говорила громко и уверенно, упорно игнорируя опасность. – Нам нужно поговорить!

– Ты открылся ей, ведь так? – прошелестел над ухом бесстрастный голос. – Нарушил правило. Еще одно.

– Добавьте еще пару сотен лет, – равнодушно бросил он в ответ. – Какая теперь разница.

Жуткая боль сжала сердце, вынуждая прикрыть глаза. Так же, как и в тот раз, когда 2В дрожала от крика и обвиняющих слов. Удивительная боль. Правильная. Как лучшее подтверждение собственного существования. «Я мыслю, следовательно, существую». Декарт ошибался: мертвец способен думать, но лишь живой может испытать боль.

С ней он вспомнил, каково это – ощущать ветер в волосах и тепло прикосновений. Бога нет – еще одна прописная истина – и он молился пустоте, прося оставить ему эту боль.

Элизабет тем временем упрямо исследовала склеп, помогая себе встроенным в телефон фонариком – познав обратную сторону мира, не утратила веры в технологии. Вот только холодный луч не способен вытащить из тьмы безликие силуэты.

– Я знаю, что ты здесь. Если ты не выйдешь, я спрыгну с ближайшего моста, понял? Я не шучу, – злые слова рассекли густой воздух. – Я. Не. Шучу.

– Ты рассказал ей слишком много. – в сухом голосе послышались странные нотки укоризны. – Как ты мог?

– Она сделает это, – сам не понимая, отчего, улыбнулся он. – Она не шутит.

Элизабет вскрикнула: от стен отделились тени. Двигаясь бесшумно, с каждой секундой они обретали силуэты, смыкались кольцом, давили и заставляли сердце заходиться бешеным ритмом. Она добилась своего: на нее обратили внимание.

– Уходите отсюда, Элизабет Джейн Стоун. Ваше время пока не пришло. – Чернота свернула парой холодных глаз – такими же на нее смотрел Человек-без-имени, стоя в коридоре дома 118 на Грин-стрит.

– Прекрасно, – Элизабет вспомнила, как сильно ненавидит второе имя и заставила себя встретиться с бездушным взглядом: – Значит, я была права.

Не задумываясь, достала из-за пояса пистолет и прижала дуло к шее:

– Моя смерть важная точка в пространстве и времени, да? – Она все-таки не выдержала и сорвалась на позорный крик. – Если я умру здесь и сейчас, ваш план, вся ваша работа полетит к чертям собачьим. И это случится. Я гарантирую, что испорчу все, если здесь не появится тот, кто называет себя Робертом Морсом.

– Люди лгут.

Силуэт приблизился, но Стоун вросла в землю, запретив себе двигаться. Собственная личность никогда не нравилась, а добрая половина поступков и решений вызывала откровенный стыд. Была кем угодно, только не хорошим человеком, и давно приняла горькую правду. Но всегда помнила – есть что-то еще. То, чем можно гордиться. Такое нужное по мнению дяди Пита, чувство справедливости и не всегда уместная, по его же словам, храбрость. Она всегда была храброй – отчасти, именно это знание позволяло мириться с сотней серьезных недостатков. Могла обмануть, нахамить, разбить сердце. Но спасовать, если верила в правильность принятого решения, – никогда.

– Люди действительно лгут, – щелкая предохранителем, прошептала она. – Но не здесь и не сейчас. Позовите его.

– Он наказан. У него больше нет права ходить в мире живых.

– Плевать я хотела. Верните мне Морса. Верните все, как было. Или смотрите, как ваша сраная вселенная рушится. Или что там случится. Мне без разницы.

Силуэты расступились. Смешиваясь, окутывали плотной густой дымкой. Леденящий холод добирался до самых костей. Она всегда считала выражения вроде «в жилах стынет кровь» излишне театральными, но теперь была готова взять все слова обратно. Кровь стыла. По-настоящему. Хваленая храбрость, подкрепленная безумием и изрядной порцией виски, на поверку оказалась хлипкой и быстро испарялась, уступая место живой панике.

– Верните мне Морса. – Палец лег на курок. Терять нечего, ведь так? – Сейчас же.

Она уже готовилась прикрыть глаза и отправиться в дантовский лес, как вдруг дымка рассеялась. И перед полными ужаса глазами возник он – в своем чертовом черном пальто. Том самом, закутавшись в которое, она чувствовала лишь покой и абсолютное счастье.

– Элизабет… – один широкий шаг, и он оказался так близко, что в глубоких голубых глазах можно было увидеть собственное отражение. Залитые позорными слезами щеки и дрожащие губы. Слабачка. – Что случилось?

Морс осторожно забрал из ее руки оружие. Щелкнул предохранитель, и замершее сердце встрепенулось. Вспомнив, как биться, пришло в себя, а сама она наконец выдохнула.

– Рейчел мертва. – Сглотнув, Стоун отвела взгляд. Смотреть на него было физически больно: она вновь вернулась в ту самую ночь, когда все рассыпалось.

Он быстро кивнул, и, подхватив ее под локоть, быстро вывел наружу. Старый готический храм, которого по всем картам и законам физики просто не могло быть в центре, содрогнулся под тяжестью реальности и растворился в утренней серости. Идя сюда, она до последнего отказывалась верить присланным Молотом координатам, но хакер не подвел. Встретившись с обратной стороной мира, она уловила