Обелиск - Полин Герц

– Перед тобой как раз такой экземпляр, – невесело усмехнувшись, Морс последовал ее примеру. – Наихудший.

– Я не об этом, – Элизабет обновила. – Я о тех, кто хочет, чтобы люди перестали умирать, к примеру.

– Что ты имеешь в виду?

В комнате резко потемнело. До этого момента Стоун упрямо отказывалась принимать правду целиком, но теперь выстроенные в сознании стены рушились, демонстрируя истинное положение дел. За мягкой улыбкой и спокойной речью действительно пряталась сама Смерть. Тот, кто называл себя Робертом Морсом, носил пасту и вино, целовал ее плечи и запястья, скрывал пугающую силу. Стихия, запертая за пуговицами идеально отглаженной черной рубашки. Стихия, с которой она делила постель и дыхание. И она вновь оказалась в том пустом храме, парализованная от страха.

– Я встретила его несколько недель назад. И потом еще дважды, – теперь и Элизабет занялась изучением своих ладоней. – Последний раз – после похорон Рейчел. Он рассказал мне сказку.

Священник и Смерть.

Давным-давно, когда человеческие создания еще были близки к богу, в одном крошечном городишке на берегу холодного моря жил священник. Не грешник, но и не праведник: захочешь написать портрет человека той эпохи, и непременно выберешь его – идеальное воплощение времени. Спокойно проводил он мессы для немногочисленных прихожан, бывало, не отказывал себе в бокале крепкого монастырского вина, порой, ругал своего господа, а после долго каялся, стирая колени о камень. Был тот священник окружен людьми, но абсолютно одинок, словно чувствовал, что не задержится надолго, а потому не сложилось у него – ни друзей, ни врагов, ни любимой женщины, что согревала бы холодными ночами, когда он ворочался без сна на узкой жесткой постели под вой морского ветра.

Однажды, когда стрелка на старых часах, одиноко стоявших на пыльной каминной полке, приблизилась к полуночи, на единственной темной улице раздались тихие шаги. То был одинокий путник, одетый во все черное. Жители городка были богобоязненны, а оттого странник сразу нашел себе приют – дали ему и горячую еду, и одеяло, и приятную компанию.

Однако доброта местных не спасла их от горькой судьбы, что уготовило будущее: в первое утро хозяйка местной лавки свалилась на своем же пороге, да так и не встала. Долго шептались горожане, стоя над еще теплым телом, но не было предела их страху, когда вскоре нашли они еще четверых: рыбака, местного пьяницу, пекаря и охотника. Не было среди них ни немощных, ни старых, а потому сковал людские души ужас. В панике пришли они в церквушку, что стояла на краю обрыва.

Отпел священник каждого, кто погиб так внезапно, и тем же вечером сел перед пустым очагом с бутылкой вина – никак не мог взять в толк, откуда в его тихий дом пришла беда, и чем заслужил приход такую кару. Думал он долго, пока стрелка на часах не перемахнула за полночь, а бутылка не вышла. И вот, когда где-то неподалеку уже маячил беспокойный сон, что следует за долгим тяжелым днем, раздался мерный стук. Пять раз костяшки пальцев прикоснулись к высохшему дереву – по одному на каждую отошедшую богу душу. Не хотел священник открывать дверь, будто чувствовал, что не ждет его ничего хорошего, но все же отворил. Там, в темноте, ждал его молчаливый путник.

Медленно переступил он порог, сел в вытертое кресло и, не тратя времени, рассказал, отчего на тихий город опустилась тень. Раскрыл путник свою сущность, показав истинный облик: предстал он полутемной комнате черным Ангелом смерти, что провожает души в мир иной.

Объяснил странник, что священник – единственный, кому была уготована скорая могила, но предложил и иной путь: вечную жизнь для каждого. Сравнил путник служителя господа с якорем, что держит смерть, и нужно было ему всего-навсего презреть законы всевышнего, согласившись на бессмертие. Все, что надо – пережить день, и путник пообещал защищать тело священника, чтобы не коснулась того судьба. А еще намекнул, что может забрать остальных жителей, если слуга божий не уступит.

Долго думал священник – вспоминал всех, кого недавно хоронили всем городом. Вспоминал доброго рыбака, что всегда приносил ему свежую треску, вспоминал веселого пекаря, оставлявшего теплый хлеб, вспоминал лавочницу, в которую был когда-то влюблен. Вспомнил он одинокие ночи, вспомнил, как раз за разом обращался к богу, да так и не получил ответ – ничтожный раб, даром, что рясу носит. Наконец, опустил священник голову, соглашаясь на условия странника, попросил только дозволения подняться последний раз на ветхую колокольню, чтобы навсегда попрощаться со всевышним.

Ступенька за ступенькой, шел он наверх, силясь унять дрожь в ногах – не был он праведником, да вот только и не преступал заповеди. Встал священник на край, посмотрел в черное небо, да перекрестившись последний раз, шагнул вниз, обрекая себя на гиену огненную за самый страшный грех, что способен совершить человек. Ему было страшно, ведь раньше в душе теплилась надежда на покой, только теперь путь его лежал в преисподнюю. Но знал он, что неспроста людей называют смертными.

Стоило только дыханию священника затихнуть навсегда, пришлось черному ангелу покинуть городок ни с чем. Ведь не знал мрачный странник, как именно должен умереть якорь, и оказалось, что так и было предначертано. Обрек его священник на скитания по миру до тех пор, пока не родится новый якорь. И дал себе мрачный жнец слово, что в следующий раз не ошибется так и довершит дело до конца, и не будет мягкими уговорами убеждать, а схватит и удержит якорь так крепко, чтобы жернова судьбы остановились навеки.

– Видимо, он ошибся в расчетах, – прошептал Морс спустя, кажется, сотню лет. – Тогда он ошибся.

– О чем ты? – Элизабет почувствовала, как выпитый на голодный желудок бурбон просится наружу, но заставила себя сглотнуть. – Можно немного конкретики?

– То, что мы делаем, важно, – Роберт потянулся к бутылке и сделал большой глоток прямо из горла. – Мы поддерживаем не только смерть, но и жизнь. Ведь одно невозможно без другого. Поэтому существует страховка. Если с Якорем что-то случится раньше времени, на смену ему придет другой. Человек, родившийся в тот же день. Я всегда думал, что их пятеро, но теперь очевидно, что это не так. Очевидно, их шестеро.

– Ты хочешь сказать… – желание спрятать голову в унитазе стало еще сильнее. – Хочешь сказать, что все эти люди умерли из-за меня? Чтобы страховки больше не было?

– Именно. Он поставил все на тебя, Элизабет.

И она вновь не выдержала: вскочила и рванула