Обелиск - Полин Герц

– Теперь ты можешь видеть подобное, – прочитав мысли, подтвердил Морс. – Не можешь не видеть.

– Я здесь не ради лекции. С меня хватило объяснений, – она резко сбросила его руку и ускорила шаг, глубоко вдыхая сырой мартовский воздух. – Ничего не изменилось.

– Что именно произошло, Элизабет? – Вновь забравшись в голову, Человек-чье-имя-смерть увеличил дистанцию.

– Не здесь, – прохрипела она и вытянула руку в поисках такси. – Дома.

Грин-стрит встретила привычными темными окнами. Стерн и Мастерс были на своих местах, но словно в другой, какой-то параллельной, чужой реальности. В ее собственной существовал лишь он – не-человек, перевернувший мир с ног на голову, заставивший сердце биться, а после – разбивший вдребезги. Кофе горчил, плед не грел, а тишина давила, словно она сидела не в своем любимом кресле, а на голом могильном камне. Сухой рассказ о похоронах потребовал всех сил, что остались. И теперь мысли обрывались, отказываясь превращаться в звуки: она просто смотрела перед собой в ожидании то ли знака, то ли сигнала.

– Мне жаль, Элизабет… – вот он, тот самый сигнал, сошедший с тонких губ. – Еще кофе?

– Если только по-ирландски, – вздохнула она, но все же протянула опустевшую чашку. – Холодно.

Вместо ответа на плечи опустилось черное пальто – запах дальнего моря и старого леса накрыл с головой, и она не выдержала: прикрыла глаза и вцепилась пальцами в шерстяные лацканы. Ни один плед не заменит этого тепла – уже нет. Спустя минуту или век комнату заполнило жужжание кофейного аппарата и треск огня в камине: она уже и забыла, что он существует и даже способен работать. Неожиданно захотелось запрыгнуть в языки пламени: почувствовать, как горит собственная плоть, ощутить хоть что-то кроме зияющей пустоты. Она ущипнула себя за руку – больно, но не так, как надо. Боль была неправильной и лишь подтверждала, что тело просто функционирует, следуя заданному алгоритму.

– Сколько времени прошло? – Морс вложил в ледяные пальцы кружку: повеяло кофе и виски.

– Неделя, – на автомате бросила она, ужаснувшись, как буднично прозвучало слово.

Минувшая неделя была слишком важной, чтобы говорить о ней так сухо. За эти дни из жизни ушло все. Каждый якорь, что держал ее на плаву, рассыпался прахом и растворился. И Стоун безнадежно дрейфовала в открытых водах, проклиная штиль.

– Почему ты спрашиваешь? – ей было плевать. Должно плевать, но она все равно не удержалась.

– Там, где я находился, время течет иначе. – Он неотрывно смотрел на собственные руки, словно боясь, что те исчезнут.

– И что ты там делал? – она уже поняла, что малодушно оттягивает момент начала настоящего разговора, но все еще не могла найти в себе силы перейти в главному. Была готова спрашивать даже о погоде, ведь стоит сказать вслух – как все станет реальным. Окончательно.

– Ничего, – Морс наконец поднял взгляд: – Исчезал. В наказание.

– Как это? – Голос дрогнул. Кофе по-ирландски действительно был кстати. А вот кружка показалась слишком маленькой. – За что?

– За смерть мистера Ройса, в частности. – Он ответил так спокойно, словно говорил о чертовом дожде. – Я его убил.

– Тебе придется объяснить. – В кофе захотелось подлить еще виски. Желательно, заполнить градусами всю чашку и опустошить одним глотком. Она наивно полагала, что мир ее больше ничем не удивит. Ошибалась.

– Я наблюдал за ним с той ночи. – Слова давались Морсу удивительно легко, и это злило похлеще отсутствия какого-нибудь «Айришмэна» под рукой.

Выпить или врезать ему по затылку: Стоун еще не решила, но очень хотела ощутить прохладу стекла в пальцах. А Роберт тем временем продолжал – спокойно и ровно, поднимая из-под земли свою незримую армию.

– Я не силен в ваших законах. В отличие от адвоката мистера Ройса. Он добился домашнего ареста. Мистер Ройс, в свою очередь, воспользовался обретенной свободой и позволил себе написать тебе письмо крайне неприятного содержания. На счастье, почту в то утро разбирал Филипп, ведь ты уехала. Так письмо попало ко мне. Читать чужие послания грубо, но в сложившихся обстоятельствах я открыл конверт. Пересказывать все угрозы и оскорбления мне бы не хотелось.

– Ты убил его из-за письма? – Элизабет прижала ладонь к губам. Искала логику, но не находила и терялась еще сильнее. – Не понимаю. Ты был готов смотреть, как я умираю, но не как я огорчаюсь, так что ли?

– Совершенно бессмысленно, опасно и откровенно глупо. Так что я сделал это не задумываясь. – Он слабо улыбнулся, вернувшись к пересчету своих пальцев. – В твоих глазах я должно быть совсем чудак.

– Нет. – покачала головой Стоун, с ужасом осознавая, что брошенные недавно слова оказались чистой правдой: между ними все было по-прежнему. – Это очень… по-человечески.

– Возможно потому, что я начал вспоминать, каково это – быть человеком. – Морс подарил хмурому утру еще одну улыбку, но уже через секунду мягкие черты ожесточились. Он вновь стал тем самым Человеком-без-имени, шагнувшим на порог ее дома холодной февральской ночью. – Впрочем, это уже неважно. Очевидно, за эту неделю случилось что-то, заставившее тебя передумать. И дело не только в смерти мисс Боуз. Я слушаю, Элизабет.

Время замерло: оттягивай сколько влезет, ничего не изменится. Мир не стоит на месте. Ему нет дела до ее желаний и мыслей. Мир не будет скорбеть – ему нужно двигаться дальше. И плевать на остальное. А особенно плевать на какую-то мисс Стоун. Этому якорю место на дне.

– Что ты знаешь о других?

Элизабет все-таки не выдержала – поднялась и скрылась в кухне. Там, в угловом шкафу стояла она – неприкосновенная бутылка бурбона, напоминавшая о времени, когда жизнь казалась куда проще и точно счастливее. Эту бутылку ей вручила Рейчел – по случаю начала работы в настоящей серьезной газете. Под началом известного своей серьезностью Джонатана Уиллиса, чье имя заставляло толстых чиновников вылезать из своих кожаных кресел и лихорадочно искать в записных книжках номера баснословно дорогих юристов и пиарщиков. За последние дни она часто вспоминала об этой бутылке, но прикоснуться к подарку так и не решилась. Вот только обстоятельства требовали решительных действий.

На глаза навернулись слезы, и она заставила себя зажмуриться – храбрецы не плачут, ведь так? Вернувшись в гостиную, Элизабет разлила жидкий янтарь по двум стаканам и с нетерпящим возражений взглядом притянула один Морсу. Роберт покорно принял выпивку.

– Нас тысячи. Система не покажется тебе сложной: одни отдают приказы, другие выполняют. Как ты понимаешь, я из второй категории.

– А есть среди вас плохие? – Она опустошила свой стакан одним глотком и внимательно посмотрела в холодные