Обелиск - Полин Герц

в уборную. Но не было ни мерзких позывов, ни мерзкой рвоты. Она дала себе слово держаться, и проиграла. Слабая, ничтожная: согнувшись над умывальником, кричала, чувствуя, как щеки покрывает жидкая соль.

Перед глазами проносилась вереница гробов, начиная с самого последнего – светлого, красивого, блестящего в слабых лучах молодого мартовского солнца. Потом были два одинаковых – крышки из дорогого красного дерева скрывали изувеченные тела родителей Рейчел. Следом возник он – простой, но внушительный. В том гробу на небо отправили дедушку Генри. Все детство она невольно сравнивала его с Гендальфом из историй профессора Толкина – могучий и сильный, не хватало только бороды и выводка гномов – но запомнила измученным и ослабшим. И ненавидела себя за это последнее воспоминание о любимом человеке. Следом выросли они – два черных и страшных. Она не сразу поняла, что случилось тем вечером: осознала только в средней школе, когда искривленное гримасой безумия лицо отца начало отражаться во всех зеркалах, а крик матери – звучать изо всех щелей. Дядя Пит долго отказывался подтверждать худшие опасения, но интернет сделал свое дело. А вот десяток психиатров так и не справились.

– Элизабет… – крепкие руки накрыли плечи, и она, как в забытье, развернулась и спряталась в его объятиях.

Смерть была рядом, сколько она себя помнила, и теперь явилась во плоти – самое правильное и логичное развитие сюжета. Этот колокол звучал всегда, но она упрямо зажимала уши, убеждая себя, что имеет право на нормальную жизнь. Не имела.

– Он убил их, – захлебываясь, прокричала она в крепкую грудь. – Он убил их всех! Каждого!

Морс что-то ответил, но она не услышала, перейдя на бессвязный лепет. Давясь слезами, дорисовывала картину своего личного ада, в центре которой на кровавом троне восседал эксперт по смерти. В изящных руках Эдварда Тернала дрожали лески, а у ног послушными марионетками плясали самые важные люди.

Роберт был прав – теперь она не могла не видеть.

И она смотрела. Стоя в отцовском кабинете, наблюдала за двумя друзьями, обсуждавшими какую-то невероятно важную взрослую чушь. Вот только беседа становилась все мрачнее. Она слышала, как Тернал, не снимая с лица мягкой улыбки, втолковывал темнеющему Бену Стоуну, как будет здорово избавить человечество от смерти – всего-то и надо отдать крошку Элли под крыло Жнеца, который точно проследит, чтобы с ней ничего не случилось. Теперь она понимала человека, долгие годы навещавшего ее в страшных кошмарах. Бенджамин Стоун не был безумцем – он спасал мир ценой жизни собственной дочери. И ему это удалось: в ту самую минуту, когда пистолет выплюнул пулю, маленькую мисс взяли под пристальное наблюдение.

Теперь она видела все. Тени, пугающие маленькую Рейчел, что так любила заглядывать под кровать перед сном. Чувствовала мягкие черные крылья, следовавшие за ней, куда бы не отправилась. Ощущала внимательные взгляды из углов и подворотен. Узнала его – Человека-без-имени, ступившего на подернутый сеткой трещин асфальт Грин-стрит под гул ломающихся трансформаторов.

«Часть улицы останется без света, потому что теперь здесь живет Роберт Джеймс Морс».

Элизабет проснулась резко, словно ее за волосы вытащили из теплой воды на мороз. Дикий взгляд зацепился за знакомый узор на одеяле и книжный корешок на тумбочке.

«Ты жива», – убеждали родные стены, но она отказывалась им верить. Все, что осталось – желание скорее покончить со всем этим. Ее ждало небо, то самое, на которое можно попасть только в деревянном ящике. С нее было достаточно.

– Ты проспала сутки, – дверь бесшумно распахнулась и на пороге появился он с одиноко дымящейся чашкой на подносе. – Колумбийский. Ирландского, полагаю, с тебя хватит.

Морс протянул кофе, сел рядом и погладил ее по спутанным волосам.

– Пока ты будешь в душе, я приготовлю завтрак, – его лицо выражало лишь безграничное спокойствие. Будто не было всех этих полных ужаса дней, словно для него такое – в порядке вещей.

Но он больше ее не обманет – теперь она чувствует все: волнение и тоску. И боль, что уже не спрячешь в глубине голубых искрящихся глаз.

– Я доживу до своего дня рождения? – на «доброе утро» и «спасибо за кофе» не осталось сил. Он лишь кивнул с твердой обреченностью. – Но не переживу его, верно?

– Нет, Элизабет. Я знаю, в какой день это случится. Но как именно – пока нет. Могу лишь сказать, что ты умрешь не от голода. Поэтому иди в душ, а я попробую изобразить подобие яичницы.

– И тот, другой, не знает, правильно? – произносить вслух имя монстра с самой открытой и доброй улыбкой не повернулся язык. – Как в сказке. Только день, да? Поэтому он и делает все это? Угрожает, давит. Я ведь права?

– Почему ты передумала? – неожиданно спросил Роберт. – Когда мы виделись в последний раз, ты сказала, что отказываешься умирать.

– Ты опускаешь ряд важных деталей. Сделай скидку на то, что я всего лишь человек, – усмехнулась она. – Я узнала, что мой любимый мужчина Смерть во плоти, а сама я должна попрощаться с жизнью. Принять такое сложно.

– Я тоже люблю тебя, Элизабет.

Теплые пальцы коснулись ее щеки. Морс смотрел на нее так долго, что захотелось опустить глаза и спрятаться в одеяле. Весь мир со нерушимыми правилами перестал существовать, сжался в одну точку, в центре которой сияли его глаза. Все началось с этих глаз – таких быть у человека не могло. Теперь она это видела.

– И есть еще кое-что, – сглотнув, добавила Стоун. – Я поняла, что ничего не изменится.

Однажды далекой горькой ночью, скрючившись на голом полу в 4В, уже думала: а что в сущности случится, исчезни она прямо сейчас? Одинокая, никем не любимая, никому не нужная. Вела жалкое опостылевшее существование, день за днем проживая одно и то же – по кругу. Заводы не встанут, улицы не заполонят толпы скорбящих, а флаги не приспустят. Захотелось разреветься: гадко, со всхлипами и воем, размазать по лицу позорные сопли. Но не разревелась – ни тогда, ни сейчас.

– Раньше я думала, что если умру, то ничего не изменится. И это меня едва не уничтожило. Но теперь я все вижу… – в собственном голосе послышались безумные нотки. – Если я умру ничего не изменится. Все останется, как прежде. И это хорошо! Это замечательно, правильно. Чувствуешь разницу? Понимаешь?

Он понял.

– Простая математика, – она почти маниакально улыбнулась, переходя на скорость скороговорок, которые оттачивала на первом курсе. – Представь, в один прекрасный день никто не умрет. И на следующий. И на следующий. И на следующий. Население планеты будет расти, ресурсы – истощатся. Да, никто