Обелиск - Полин Герц

Произносить имя было странно, но отчего-то на душе стало спокойнее – Элизабет не сомневалась, что парень назвал настоящее. И не потому, что решил вспомнить их шуточное пари: словно понимал, насколько она нуждается в правде. И кто знает, не прошепчи он это имя ночью, что бы она сделала на утро. Шон Бертон стал ее якорем, удержал от необдуманных, заранее провальных решений. Шон Бертон ее спас. И вот она – благодарность.

– Пустяк, Эл, – бросил Молот, натягивая улыбку. – Все круто.

Не пустяк. Не круто. Но раз он решил – так тому и быть. И она тоже изобразила подобие хорошего настроения.

Впервые им не о чем говорить: слов не осталось, темы иссякли. И они бы так и провели это утро – в нервном молчании, объедаясь безвкусными яйцами, захлебываясь горьким кофе, вяло изображая приятелей, если бы не звонок. Спасительная трель телефона, оставленного где-то в одеялах, заставила подорваться, пересечь комнату, нервно покопаться в простынях и бездумно ответить на вызов. И будь она чуточку умнее, включи хоть подобие жалкой интуиции – ни за что бы не сняла трубку. Потому что беды не ходят поодиночке: они собираются компаниями, словно чертовы сектанты, стучат в двери, терпеливо ждут на пороге и никогда не разворачиваются на полпути.

Воспользовавшись временным отсутствием Элизабет, Молот наконец облегченно сбросил с лица дебильную наигранную улыбку. И это было лучшим решением, потому что обернись он на странное шарканье с этой идиотской миной, Стоун, наверное, умерла бы на месте, не вынеся больше ни секунды в страшном абсурде, ставшем ее жизнью.

– Что случилось, Эл? – сейчас он спросил не о себе. О ней. Потому что бледное, как полотно, лицо, дрожащие губы и трясущаяся рука, сжимающая сотовый, не оставили ни капли сомнений – произошло нечто страшное. Настолько, что собранная и решительная журналистка сломалась. Нет в ней больше ни жизни, ни сил. В проеме забытого миром убежища, слабо дыша, дергалась пустая оболочка – слабый сквозняк, и упадет. И больше не поднимется. Должно быть, так выглядел и он, стоя в зале суда на закрытом слушании, пытаясь осознать, что страшный приговор за глупую детскую шутку с серверами Пентагона – не прикол. И сейчас такой же «не прикол» застыл в ее мертвых глазах.

– Это Рейчел… – до уха донесся слабый голос. Бертон даже не разобрал слова, потому что на расспросы не было времени – у него всего секунда, чтобы подорваться и успеть подхватить ее в паре дюймов от пола: на виске все еще бледнеют швы, и любая травма может стать фатальной.

Она и сама понимала, что биться головой – худшая идея. Но не потому что страшно и больно, а потому что на больницу времени у нее нет. Ну, а раскроенная черепушка кажется сейчас лишь мелкой неприятностью. Что угодно – пустяк. И даже страшное открытие, сделанное накануне – чушь собачья, до которой уже нет дела.

– Она погибла. – Элизабет смотрела на Молота, знала, что его ладони лежат на лопатках и талии. Но не видела. И не чувствовала. – Рейчел мертва.

Тихий бункер в чистом поле приготовился к атаке, но не извне, а изнутри. Толстые стены напряженно ждали истошных воплей, наспех прикрытые безвкусными коврами холодные полы – потоков соленых слез. Но девушка, обмякшая в руках тощего хакера, не кричала и не плакала. Только смотрела в пустоту и пыталась дышать. И сейчас старое убежище недоуменно глядело на странную сцену, хмурилось и удивлялось. Потому что внезапно она глубоко вдохнула, поджала бледные губы и прищурила сухие глаза.

– Прости, – осторожно высвобождаясь из объятий приятеля, спокойно встала на ноги и повертела головой, разминая затекшие позвонки. – Мне пора.

– Куда ты сейчас… В таком состоянии? – приносить соболезнования Молот не умел никогда, да и до мертвой Боуз, по-хорошему, ему не было дела. Но Элизабет – другое. – Тебе нельзя за руль.

– Я в порядке, Шон, – щеки Стоун все еще бледны, глаза пусты, но голос тверд. Она деловито ушла в спальню, где под взглядом шокированного парня быстро собрала одежду, проверила сумку и натянула джинсы. – Я должна быть в порядке. Чтобы помочь мистеру Боузу.

– А кто поможет тебе, Элли? – ночью разницы в возрасте он не чувствовал, но сейчас ощущал пропасть, которой обернулись эти семь лет, потому что искренне не понимал, как потерявшая все девушка может настолько спокойно набирать нужные сообщения, беззвучно шевелить губами, очевидно, прикидывая, кому ей предстоит позвонить и сколько вопросов решить по дороге в город.

– Мне это не нужно, – теперь Стоун его действительно пугала, потому что на губах даже появилась слабая улыбка. Не безумная, что обычно сигнализирует о скором взрыве, а мягкая, такая, с которой успокаивают маленьких детей, втолковывая им прописные истины. – Я буду скорбеть, обещаю. Но не сейчас.

Она быстро затянула шнурки и, взмахнув рукой на прощанье, аккуратно захлопнула за собой дверь. А хозяин убежища остался стоять посреди комнаты – оглушенный, растерянный, окончательно потерявшийся в урагане странных событий. Задумчиво почесав затылок, прошагал к компьютерам и вывел на монитор записи с внешних камер: Элизабет не притворялась – сейчас без лишних движений выуживала ключи и открывала свое корыто на колесах. Спокойно бросала на заднее сиденье сумку и садилась за руль. На бесстрастном лице не дрогнул ни один мускул, и Молоту стало стыдно – он бы так никогда не смог.

Прикинув, понял, что никто из тех, кого он знал в прошлой жизни, тоже бы не смог. Но Стоун, подобно камню, кажется, была способна выдержать что угодно. Пожевав губами, Шон открыл пару чатов, рассчитывая хоть немного отвлечься, но тут же выключил мониторы. Ближайшие пару часов он будет бездумно глядеть в мертвые экраны, ненавидя себя за трусость: будь в нем хоть немного той воли, свидетелем которой только что стал, сидел бы сейчас не в норе, а на пассажирском в ржавом тарантасе. Чтобы помочь. Чтобы взять ее заботы и ее боль. Но страх быть пойманным оказался сильнее. И теперь он не обижался на утреннюю тишину, что была красноречивее любых слов – он не заслуживал Элизабет Стоун.

* * *

– Вы не будете играть на поминках, Мастерс, – четко проговорила она, поправляя перекошенный черный галстук на шее рокера. – Даже бесплатно.

Мэтт пытался дышать глубоко и спокойно, но зеленые глаза не оставляли и шанса: Элизабет ниже его на голову, но умудрялась холодно смотреть сверху вниз.

– Во что ты превратилась, Стоун? – прохрипел музыкант, сбрасывая ее руки – затянула слишком сильно, и он едва не