Не поддающийся (чувствам) - Дарья Волкова

первой. Рус даже не шевельнулся, когда я вставала с постели. А я сбежала. Два дня моя жизнь состояла из сплошной круговерти – что под этим не понимай, все подойдет. И теперь самое время, когда эта круговерть вроде бы замедляется, осмотреться, понять и определить, где верх, а где низ.

А это лучше всего понимать, когда руки чем-то заняты. Варят кофе, например. Сегодня хочется с корицей. Или делают горячие бутерброды. На кухне Руса я уже вполне освоилась. А теперь и хозяин объявился. Сонный, лохматый, в штанах и футболке. И с любопытными заявлениями.

– Не хочу разочаровывать ни тебя, ни Гулю, но я хорошо готовлю. Меня бабушка выдрессировала – первое, второе, компот.

– Люблю компот.

Рус подходит, обнимает, и я сразу безвольно опадаю в его руках, прижимаюсь. Как я дальше буду жить, если мне все время хочется к нему прижиматься?!

Оборачиваюсь, утыкаюсь носом в шею.

– Рус… У нас все на самом деле или мне это снится?

***

Рене исключительно идет в моей футболке. На кухне пахнет кофе, корицей и едой, а сама Рена прижимается ко мне.

Кажется, я порядком задержался с признанием.

Я не имею никакого понятия, когда и как, в каких обстоятельствах, нужно признаваться в любви. Рена эта сделала в постели. Я вчера момент прохлопал. Ну что же…

Кухня, на которой пахнет кофе и корицей, тоже вполне подходящее для этого место.

Прижимаюсь щекой к ее макушке.

– Знаешь, оказывается, я очень долго тебя ждал. Очень долго тебя искал. А у тебя была одна задача. Она несложная.

– Какая?

– Найтись.

Рена прижимается ко мне сильнее.

– Я нашлась.

– Теперь у тебя следующая задача. Будь со мной.

– Долго?

– Как минимум всю жизнь.

– А как максимум?

– А как максимум дочку мне роди, похожую на тебя.

Рена поднимает ко мне лицо. И от сияния ее глаз можно ослепнуть.

– Я тебя… – начинает она.

– …. люблю, – заканчиваю я.

Целую ее в мягкие теплые губы с вкусом корицы. И тут в нашу идиллию врывается дверной звонок. Рена тут же ойкает, выскальзывает из моих рук и убегает переодеваться. А я иду открывать дверь.

Не дом, а проходной двор!

На пороге Петровский, моя мать и незнакомая дама в годах, с таким взглядом, что мне экстренно хочется пригладить волосы. Петровский как будто виновато разводит руки, мама что-то хочет сказать, но дама ее опережает.

– Я к своей внучке.

Ах, вот кто это у нас… Не тот человек, которого я сейчас хочу видеть. Я сейчас не хочу никого видеть, если честно. Я хочу целоваться с Реной и говорить ей все, что у меня внезапно скопилось внутри. Но вместо этого вынужден изображать радушного хозяина.

Меня представляют бабушке Рены. Кошусь на мать. Эта дама с короткой седой стрижкой и с взглядом беркута – не только бабушка моей будущей жены, но и мать твоего будущего мужа, мама. Сдюжим? Мать кивает уверенно. И в это время из спальни выходит Рена. Боковым зрением вижу, что Аир ловит пошатнувшуюся Ленэру Арленовну под локоть.

– Оставьте нас.

А ничего, что это мой дом?! Но мама уже под руки тащит нас с Аиром на кухню. На этой кухне еще десять минут назад была совсем другая атмосфера. Но по-прежнему пахнет кофе и корицей. Петровский цапает бутерброд, приготовленный для меня, энергично жует и одобрительно мычит. Мама разливает кофе по чашкам. А я прислушиваюсь к тому, что происходит в гостиной. Сначала там тихо, потом доносятся голоса, потом они нарастают. Потом становится совсем громко, а потом слышатся рыдания. Я подрываюсь с места, но мама успевает преградить мне дорогу.

– Это не Рена плачет.

– Мне все равно.

– Дай им поговорить вдвоем, Рус. Они справятся.

Того, что я знаю о бабушке Рены, мне хватает, чтобы сомневаться, что это рыдает Ленэра Арленовна. Но и не верить матери оснований нет.

А там становится тихо. Мама выходит из кухни, заглядывает за угол, возвращается с ошалевшим взглядом.

– Не думала, что Ленэра Арленовна на это способна…

– Что там? – теперь уже Аир делает шаг к выходу.

– Не надо пока туда. Там очень… очень интимный момент.

Что за интимный момент, я так и не понял. Но когда они обе – и Рена, и ее бабушка, появились на кухне, было сразу видно, кто из них плакал. Впрочем, у Рены кончик носа, все же, кажется, чуть розовый. Я без раздумий и без оглядки на своих, если можно сказать, гостей, раскидываю руки – и Рена так же без раздумий шагает ко мне. Я разворачиваю ее спиной к себе, прижимаю к груди, обнимаю двумя руками. Вот, теперь все как надо. Если есть что сказать – говорите.

Ленэра Арленовна с покрасневшими глазами, распухшим носом и высоко задранным подбородком оглядывает нас с Реной.

– Руки будете просить, молодой человек?

Во мне борются уважение к старшим и что-то, явно противоположное.

– Просить не собираюсь. Перед фактом – считайте, поставил.

Рена, повернувшись, утыкается носом мне в руку. Мы с «беркутом» меряемся взглядами. Она отводит первой.

– Твой сын весь в тебя, Зиля. Такой же тиран.

– Специально для вашей Рены растила, – не остается в долгу мать. Звонко пиликает таймер, словно отмечая, что какое-то время окончилось, а какое-то – началось.

И мы садимся пить кофе.

***

После ухода гостей мы дружно плюхаемся на диван, обнимаемся, вытягиваем ноги. Прижимаюсь губами к ее виску, а Рена огорошивает меня вопросом.

– Рус, ты лезгинку умеешь?

– Мгм?..

– Я для чего за тебя замуж выхожу? Хочу лезгинку на свадьбе!

Когда Рена капризно надувает свои пухлые губы – эффект сногсшибательный. Я целую ее в капризно надутые губы, заваливая на диван.

– Еще вопрос – кто из нас тиран…

***

Лезгинка на свадьбе была. Причем сто очков вперед всем дал Захар. И были русские народные песни хором, где главной заводилой стала Ульяна. А вторым голосом ей подпевала двоюродная сестра Рены, та самая, с которой все и началось. Я уже пообещал найти ей жениха.

Все было на этой свадьбе. И даже Ленэра Арленовна, которая энергично что-то втолковывала Антону Борисовичу Балашову, приглашенному по просьбе Миланы. В этой паре я болел за бабушку свой жены. Я уже смирился с ней. Хотя не подозревал, насколько Ленэры Арленовны будет много в нашей жизни.

***

Мы