Девушка из другой эпохи - Фелиция Кингсли

Челюсти сжаты, дышит он тяжело, скрипит зубами и хрустит костяшками сжатых кулаков.

– Спасибо, что так быстро пришел, – благодарю его я.

– Это могла быть ты, – ледяным тоном сообщает он. – Кто бы тебе помог, раз вся семья в постели, а слуги на празднике? Что бы случилось?

– Не знаю.

– Ты бы умерла. – Он поворачивается ко мне, и в глазах его горит гнев. – Я бы сидел на другом конце сада, в нескольких метрах от тебя, и никак не смог бы тебе помочь.

– Ты не несешь ответственности за мою жизнь, – напоминаю ему я.

– Но она мне важнее собственной. – Ридлан подносит руку к моему лицу, касается щеки. Несмотря на теплый день, ладонь у него холодная. Я накрываю его руку своей, переплетая наши пальцы.

– Ничего же не произошло, к счастью, Азмаль спас моего дядю.

– Ты понимаешь или нет, что кто-то хотел убить тебя? – восклицает он. – И, когда он поймет, что ничего не получилось, он попытается еще раз?

– Тогда не оставляй меня одну.

И снова я осознаю, как близка была опасность, и вспоминаю совет Гвенды: «Не дай себя убить».

– Кто прислал тебе конфеты? – требовательно спрашивает он.

– В записке говорилось, что мистер Генри Джонс.

– А ты виделась вчера с этим Генри Джонсом?

Пожимаю плечами, не зная, что сказать:

– На каждом вечере меня знакомят по крайней мере с полдюжиной Генри. Это может быть кто угодно.

– Или это вымышленное имя, – предполагает Рид, расхаживая взад и вперед по тропинке. – Сначала нападение в тюрьме, теперь отравленные сладости: очевидно, кому-то мы нашим расследованием сильно мешаем.

– Раз мешаем, значит, мы на правильном пути, – замечаю я. – И еще мне кажется, что круг смыкается вокруг Аузонии: она ненавидела Эмили, у нее тайные отношения с Максимом, а прошлым вечером она поняла, что я была в лабиринте. Возможно, она пыталась заставить меня замолчать при помощи этих отравленных конфет. Вероломных, как и она сама. Мы близки к разгадке, Рид.

– Да, но какой ценой?

– Ты, случайно, не предлагаешь прекратить расследование? – спрашиваю я, боясь утвердительного ответа.

– Возможно, дальше мне стоит действовать самому.

– Даже речи быть не может, – возмущаюсь я.

– Леди Ребекка, – зовет меня Люси из французского окна гостиной.

Я жестом зову ее подойти, но ее взгляд, которым она окидывает сначала Рида, затем меня, полон упрека. Я уже знаю, что она хотела бы сказать: «Как так, наедине с мужчиной и без сопровождения?»

Но мы находимся в стенах дома, а пока что-то не становится всеобщим достоянием, неприличным оно тоже не считается.

– Я виделась с Тэмзин, помощницей кухарки у Дювилей, и мы обменялись парой слов, – сообщает она.

– Ты про Пенни, горничную Эмили? – уточняет Рид.

– Именно про нее, сэр Нокс, – подтверждает Люси. – Она действительно больше не работает в доме Дювилей, но ее не уволили.

– Мне все равно, ушла ли она сама или ее уволили, я хочу ее видеть, – возражаю я.

– Не думаю, что это так просто, леди Ребекка. Пенни сошла с ума от горя из-за исчезновения Эмили, поэтому ее поместили в больницу, – понизив голос, сообщает она. – В Бедлам.

Среда, 5 июня, 1816 год

33

– Можно ли навещать пациентов в Бетлемской королевской больнице? – спрашиваю я, и вся семья, собравшаяся во внутреннем дворике за чаем, вытаращивает глаза.

Дядя уже поправляется, это видно по вернувшемуся аппетиту, но сегодня у всех день отдыха от светских мероприятий, несмотря на то что сегодня среда и вечером состоится очередной бал в «Олмаке».

– Но, Ребекка, дорогая, что это вдруг тебе пришло в голову? – изумленно спрашивает тетя Кальпурния.

Быстро, придумай что-нибудь, ну же.

– А… э-э… Вы, тетя, так активно занимаетесь благотворительной деятельностью, и я действительно восхищаюсь тем, как у вас при нашем обеспеченном образе жизни получается думать о других и протягивать руку помощи нуждающимся. Я бы хотела последовать вашему примеру.

Тетя Кальпурния промокает губы салфеткой, стряхивая воображаемую крошку.

– Я забочусь о бедных пропащих девушках, нахожу им достойную жизнь, чтобы им не приходилось торговать своим телом. О несчастных душах в Бедламе заботится леди Селеста Мэндерли.

Это хорошие новости.

– А чем именно она занимается?

– Собирает домашнее белье, простыни, шторы или ненужные скатерти у тех, кто может позволить себе новые к каждому сезону, и делает из них одежду для больных, одеяла, тряпичных кукол…

– В Бедламе есть и дети? – с любопытством спрашиваю я.

– О, множество! – вмешивается в разговор дядя. – Когда больница еще была открыта для посещений, мы ездили туда по воскресеньям, посмотреть на больных. Это называли «Театром безумия». Помню, там был ребенок, который лазил по стенам как обезьяна, еще один с головой размером с арбуз, и ему, чтобы держать голову ровно, приходилось цеплять ее за цепь, свисающую с потолка…

– Элджернон, – укоряет его тетя. – Не за едой.

– Там была не столько психиатрическая больница, сколько цирк уродов, – заключает мой кузен. – А теперь это просто место, забытое богом и людьми.

– Я поняла, – перебиваю его я, чтобы не слышать, что дальше. – В моем гардеробе полно платьев, которые я уже не ношу, а из ателье миссис Триод все приносят и приносят новые. Думаю, отнесу какие-нибудь Селесте.

– Если ты их уже отложила, можешь отнести прямо сегодня. Селеста посещает Бедлам каждую среду и пятницу.

Идеально! Чем раньше, тем лучше.

К счастью, в этот момент приходит Азмаль проверить состояние дяди, и через него я передаю сообщение Риду.

После полудня я добираюсь до дома Мэндерли, и леди Селеста принимает меня очень тепло:

– Я так рада, что ты решила присоединиться к нашему благотворительному обществу! Из всех я самая младшая. Знаешь, всегда чувствую некоторое осуждение от них, ветеранов, – говорит она, приглашая устроиться в гостиной.

– Буду откровенна, Селеста: благотворительность – лишь предлог, – сразу признаюсь я.

– Предлог для чего? – в замешательстве уточняет она.

– Так как ты доверилась мне, я доверюсь тебе, и то, что я тебе расскажу, не должно выйти за пределы гостиной, – предупреждаю ее я. – Я расследую смерть Эмили. Все было совсем не так, как писали в газетах и как утверждает ее семья, чтобы замять скандал.

– Но, Ребекка, тебе не кажется, что это не очень благоразумно? Если герцог Уиндэм узнает, ему может не понравиться…

– У Уиндэма нет права голоса в том, что касается моей жизни. Во всяком случае, пока.

– Почему тебя так интересует Бедлам?

– Пенни, личную горничную Эмили, отправили туда: