Девушка из другой эпохи - Фелиция Кингсли

– Селеста, но она… – Я заставляю себя произнести это вслух: – Беременна?

Селеста, молча погладив девушку по щеке, кивает.

– Как это возможно? – спрашиваю я и уже боюсь ответа.

– Ты не хочешь этого знать, Ребекка. – Селеста встает и берет меня за руку. – Я предупреждала тебя, то, что ты увидишь, тебе не понравится.

Поскольку все пациенты здесь – женщины, круг подозреваемых сужается до врачей и их помощников.

Селеста права, Бедлам хуже Ньюгейта. Здесь мучают и унижают беспомощных людей, которые не имеют собственной воли, а им всего лишь нужна защита и тепло.

По коридору ходит туда и обратно женщина, толкая перед собой детскую коляску, – судя по всему, сексуальное насилие над пациентами является нормой.

– Доброе утро, Глэдис, – останавливается рядом с ней Селеста. – Как себя чувствует маленький Тимоти?

– У нас была трудная ночь, – отвечает женщина, поправляя покрывальце. – Колики мучают без конца.

– Надеюсь, сегодня ночь пройдет лучше. Смотри, у меня для него подарок, – говорит Селеста, сделав Азмалю знак подойти. Из плетеной корзинки она достает голубой чепчик.

– Вижу, дорогая, вы сегодня не одна. – Глэдис, похоже, вполне в здравом уме, и мне интересно, почему она здесь.

– Это мои друзья, они помогают мне с благотворительностью. Леди Ребекка – кузина маркиза Леннокса, а это сэр Нокс и его личный врач, – представляет нас она.

– Иди сюда, дорогой, поздороваемся с нашими друзьями, – обращается Глэдис к ребенку, наклонившись и беря на руки сверток. Она поворачивается к нам. – Скажи «привет»!

Тимоти – это фарфоровая кукла без одного глаза.

Отчаяние внутри меня превращается в черную дыру. К счастью, Рид стоит позади и крепко сжимает мои предплечья, не давая упасть.

Сейчас один из тех моментов, когда я бы воспользовалась ингалятором, но я понимаю, что не задыхаюсь, – удушья нет, ничего такого. И в другие моменты крайнего потрясения, в таверне в Саутворке, в тюрьме, когда на нас напали или когда моего дядю отравили, мне и в голову не приходило искать ингалятор. Но все эти разы со мной был Рид.

И теперь у меня возникает сомнение: что, Рид теперь мой новый ингалятор – или лекарство мне в принципе не было так уж нужно?

Психолог, у которого я наблюдалась после смерти родителей, сказал, что я создаю фобии, таким образом защищаясь от неожиданностей, потому что страх – это форма контроля. Психосоматическая астма – таков был диагноз. Я решила, что психолог ничего не понимает, и перестала ходить на приемы.

И вот сейчас, в 1816 году, я делаю то, что в будущем никогда бы не сделала, и с энтузиазмом, о наличии которого не подозревала.

Пока я вдыхаю и выдыхаю без каких-либо затруднений, Селеста тем временем надевает чепчик на Тимоти, а Глэдис умиленно за ними наблюдает.

– Чтобы избавиться от колик, можете делать ему массаж живота, – говорит ей Азмаль. – Я покажу.

Глэдис протягивает ему куклу, которую Азмаль берет как настоящего ребенка и показывает, как массировать живот.

– По часовой стрелке, вот так. – От сострадания Селесты и нежности Азмаля у меня сжимается сердце, а к глазам подступают слезы.

Глэдис кладет куклу обратно в коляску и, попрощавшись с нами, вновь начинает ходить туда и обратно по коридору, напевая колыбельную.

– Ее сын Тимоти умер, когда ему и двух месяцев не было, от заболевания дыхательных путей. Глэдис пыталась покончить с собой, – шепотом рассказывает Селеста, идя дальше. Потом указывает на одну из последних «комнат» в коридоре. – Как мне сказали, Пенни должна быть там.

После всего, что я видела, мне уже страшно заглядывать туда, где может ждать еще больший ужас.

Селеста стучит в приоткрытую дверь и жестом приглашает нас войти.

На пороге мы сталкиваемся со служанкой, которая уносит миску с остатками каши.

– Как она? – спрашивает Селеста.

– Как и прежде, но сегодня хотя бы не кричит. Видимо, голос потеряла.

– Это ее еда? – спрашивает Рид, кивая на миску.

– Она и так почти ничего не ест, – отвечает женщина, пожав плечами, а потом с подозрением смотрит на наши корзинки: – Не давайте ей никаких острых и режущих предметов. – И уходит, оставив нас в ужасно душной комнатушке.

Пенни, босая, сидит на деревянной койке с соломенной подстилкой и плетет что-то из торчащих соломинок.

В ногах у нее лежит бумажный пакет с окислившимися дольками яблока, к которым она даже не прикасается.

Пара печальных слезящихся глаз по очереди оглядывает каждого из нас, и когда ее взгляд останавливается на мне, мы все замираем в изумлении, потому что она бросается ко мне, обхватывает руками за шею, издавая непонятные гортанные звуки.

– Я не понимаю, – в замешательстве говорю я, а она продолжает обнимать меня и что-то бубнить. – Я не понимаю, – повторяю я и оборачиваюсь к Селесте за помощью.

Селеста в ответ изумленно смотрит на меня:

– Конечно, не понимаешь. Пенни глухонемая.

34

– Глухонемая?! – восклицаю я растерянно. Человек, чья помощь нам просто необходима, глухонемой.

Но Пенни, похоже, я зачем-то нужна, потому что вместо того, чтобы обнять, она в прямом смысле виснет у меня на шее.

Пенни маленькая, сантиметров на двадцать ниже меня, и такая худенькая, что я боюсь сломать ей что-то, просто прикоснувшись.

Она издает какие-то звуки, которые я никак не могу разобрать.

– Э-э-и, э-э-и. И-и-а. – И слезы текут у нее по лицу.

Я отступаю назад, чтобы осмотреть ее, но она падает на землю.

– Она прикована, – замечает Рид, указав на цепь, которая крепится к стене и обхватывает Пенни за лодыжку.

– И-и-а. И-и-а. – Пенни сотрясается от судорожных рыданий и тянет меня за подол платья. Я опускаюсь рядом с ней на колени.

– Она как будто ждала тебя, – произносит Рид.

– Откуда я могла узнать, что она здесь? – спрашиваю я, глядя на него снизу вверх.

Азмаль опускается на колени рядом со мной и бережно обхватывает лицо Пенни ладонями, успокаивающе улыбаясь.

– Ты сможешь читать по губам, если я буду говорить медленно? – спрашивает он. – Кивни, если ты меня понимаешь.

Пенни кивает, хватая ртом воздух.

– Сейчас я попрошу тебя сделать кое-что. Мне нужно оценить твое психическое и физическое состояние, хорошо?

Пенни снова кивает.

Азмаль водит указательным пальцем перед ее лицом, проверяет рефлексы и просит выполнить несколько простых упражнений.

– Судя по тому, что я вижу, Пенни в здравом уме и полностью владеет собой, – подтверждает Азмаль.

– Мы пытаемся выяснить, что случилось с Эмили. Ты знаешь? – спрашиваю ее я.

Пенни снова кивает, и в ее серых глазах появляются слезы. Она судорожно жестикулирует, и я смотрю на Рида:

– Бенджамин