Возлюбленная распутника - Виктория Анатольевна Воронина

освещал солнечный свет, поскольку узкие окна, прорезанные в ее толстых стенах, выходили в темные переходы. Факелы и сальные свечи в коридорах горели, не переставая не только ночью, но и днем, и тюремные смотрители постоянно меняли их. Запахи — результат векового гниения — были густыми и почти осязаемыми, непереносимыми для непривычных людей.

Мейбелл ее путешествие начало казаться бесконечным; в этом мрачном лабиринте запуталось не только ее тело, но и душа, угнетаемая безнадежностью этого места. Но нужно было миновать один этаж, и почти полностью пройти другой, прежде чем она добралась до камеры Альфреда Эшби.

Наконец ее провожатый остановился возле окованной железом двери, незаметной в ряду остальных таких дверей. Тут содержали особо опасных преступников. Дверь открылась с натужным, протестующим скрипом, и тюремщик с видимым усилием толкал ее внутрь. Мейбелл вошла с сильно бьющимся сердцем. Это место до того не вязалось в ее представлении с блистательным образом графа Кэррингтона, что девушке казалось ее привели сюда по ошибке, или, что хуже, ее заманили в ловушку с неведомой для нее целью. При свете жалкого огарка свечи она увидела грубый стол, расшатанные стулья и еле тлеющий очаг, над которым висел закопченный чайник. На небольшой кровати, покрытой старым матрацем и какими-то остатками пожелтевшего постельного белья спал осунувшийся узник. По его тяжелому, прерывистому дыханию можно было догадаться о том, что он болен, и его болезнь была сильно запущена. Его щеки были покрыты двухдневной щетиной, но этот гордый, словно вырезанный искусным ювелиром профиль Мейбелл не могла спутать с другим, настолько глубоко и прочно он врезался в ее сердце.

— Альфред! — воскликнула она, падая перед ним на колени.

— Миледи, у вас полчаса времени, — шепнул ей ее провожатый, ставя на стол еще одну свечу. Мейбелл покорно кивнула ему головой; она была согласна на все, лишь бы ее оставили наедине с любимым.

Исполняя ее желание, тюремщик вышел из камеры. Мейбелл осторожно склонилась над Альфредом Эшби, с любовью и жалостью рассматривая его сильно исхудавшее лицо, покрытое бисеринками пота. Сбылась ее мечта, она наконец-то увиделась со своим возлюбленным, и пусть эта встреча проходит не так, как ей хотелось, главное — это то, что она находилась рядом с ним. Мейбелл нежно провела рукой по голове своего любимого мужчины. От этого движения и от шепота ее ласковых слов лорд Эшби пробудился. Моргая, словно от яркого света, он уставился на нее долгим взглядом, и неуверенно спросил:

— Мейбелл, это ты?

— Да, Фред, я пришла к тебе, как и обещала, — Мейбелл счастливо рассмеялась сквозь слезы. — А обещала я тебе никогда подолгу не расставаться с тобою.

Тогда граф Кэррингтон поверил, что его любимая в самом деле находится рядом с ним, и она не плод его разгоряченного воображения. Он порывисто прижал ее к своей груди, и с усилием проговорил:

— Теперь я ни о чем не жалею, Мейбл, ведь ты со мною, — после чего зашелся в жестоком кашле.

— Как ты себя чувствуешь, Фред? Определенно тебе нужен врач, — быстро произнесла Мейбелл, с тревогой глядя на него.

— Мне уже намного лучше, дорогая. Джордж меня поит каким-то своим чудодейственным зельем, — успокаивающе похлопал ее по руке граф Кэррингтон. — Его еще осталось немного в чайнике. Мне нужно сделать несколько глотков, и болезнь отступит.

Мейбелл быстро налила из чайника дымящейся жидкости в глиняную кружку, и поднесла ее ко рту Альфреда.

После приема лекарства больному графу Кэррингтону полегчало, и он снова сосредоточил все свое внимание на девушке.

— Как ты жила без меня, любовь моя? — стал он допытываться у нее. — Расскажи мне все, не утаивая. Я хочу знать все подробности твоей жизни.

У Мейбелл екнуло сердце, — она-то как раз не хотела, чтобы ее любимый знал подробности той жизни, которую она вела в последнее время. Но в то же время девушка понимала, что часть правды ей нужно рассказать для объяснения своего пребывания в столице.

— Фред, я приехала в Лондон, чтобы добиться наказания для капитана Руперта Дрейфуса, — быстро сказала она, инстинктивно опасаясь ненароком выдать себя и сказать своему возлюбленому больше, чем ему нужно было знать для сохранения их любви. — Мне удалось добиться того, чтобы его приговорили к смертной казни.

Лицо графа Кэррингтона омрачилось при этих ее словах.

— Тебе не следовало вмешиваться, Мейбелл, месть — это мужское дело, — с упреком проговорил он. — Капитан Дрейфус должен был умереть от моей руки, а так он слишком легко отделался. Во мне все кипит от сознания того, что я не сумел должным образом отомстить убийцам моей жены!

— Прости меня, Фред, я не подумала о том, как много для тебя значит это дело чести, — с раскаянием проговорила Мейбелл, с боязливым трепетом глядя на его нахмуренные брови.

— Но я отомщу за смерть Сары королю Якову, когда выйду на свободу, — с угрозой в голосе произнес Альфред Эшби. — Это он несет ответственность за действия своих палачей, безжалостно расправившимися не только с моими боевыми товарищами, но и с их семьями.

— Альфред, откажись от мести королю! Этот пагубный замысел приведет тебя прямо на плаху, — в ужасе закричала Мейбелл, с мольбой смотря на своего любимого.

Сумрачная улыбка скользнула по губам графа Кэррингтона.

— Мейбелл, теперь эта месть — главное дело моей жизни, — признался он любимой девушке. — Яков Второй сделался мне столь ненавистным, что для нас двоих уже нет места на белом свете.

Мейбелл хотела и дальше уговаривать своего возлюбленного отказаться от опасного замысла, но тут в камеру быстро вошел Джордж Флетчер и почти насильно принялся отрывать ее от него.

— Леди, вам уже пора уходить, — торопил он ее. — Не нужно ставить наши планы побега под угрозу ради лишней минуты свидания.

Мейбелл пришлось подчиниться настойчивому другу, и на прощание она бросила отчаянный взгляд на покидаемого ею узника. Альфред Эшби не делал попытки удержать ее, но в его глазах, неотступно следивших за нею, застыло безграничное страдание.

Вид страданий Альфреда Эшби настолько угнетающе подействовала на Мейбелл, что она не выдержала и разразилась слезами прямо в тюремном коридоре.

— Джордж, ну почему ты так неумолим⁈ — воскликнула она, в отчаянии колотя его в грудь. — Неужели трудно было дать нам побыть вдвоем еще несколько минут!

— Эти несколько минут вполне могли продлиться целую ночь,