Когда небо стало пеплом, а земля инеем. Часть 1 - Юй Фэйинь

кому-то другому. Она сама не верила тому, что только что сказала, будто надеясь, что произнесённое вслух рассыплется в прах и исчезнет, как дурной сон. В её глазах читалась полная потерянность и лёгкое, щемящее недоумение человека, чью судьбу только что перечеркнули одним росчерком пера, даже не спросив его мнения.

Тан Лань стояла ещё какое-то время, охваченная вихрем противоречивых чувств. Её глаза, широкие и незащищённые, метались из стороны в сторону, безуспешно пытаясь найти опорную точку. Внутри всё кипело: возмущение, обида, горечь и леденящий ужас перед будущим.

— Родственнички… — хрипло, с горьким негодованием протянула она, и в этом слове сконцентрировалась вся её боль от предательства тех, от кого она подсознательно ждала поддержки.

А потом её взгляд, ещё мгновение назад блуждавший в пустоте, резко сфокусировался на Сяо Вэй. В нём вспыхнул внезапный, почти отчаянный интерес.

— Сяо Вэй, — голос её прозвучал тихо, но с напряжённой ноткой, — а… а что это за генерал? Цзян Вэй? Ты что-нибудь о нём слышала? Он… он хоть человек? Или тоже кусок льда, как все они?

Сяо Вэй замерла на мгновение, её глаза забегали, лихорадочно выуживая из памяти все обрывки слухов и дворцовых сплетен.

— Генерал Цзян Вэй, ваше высочество… — начала она осторожно, подбирая слова. — О нём… много говорят. Он не был женат, хотя ему уже почти тридцать восемь зим. — Она понизила голос до конфиденциального шёпота. — Говорят, он суровый, аскетичный человек. Вся его жизнь — это армия и дисциплина. Женщинам… с ним, наверное, непросто. Но… — она сделала маленькую паузу, — но о жестокости или дурном нраве речи не идёт. Скорее… он просто чуждается света и пустых развлечений.

Тан Лань выслушала это, и на её лице не появилось ни облегчения, ни нового страха — лишь лёгкая усталая гримаса. Затем она перевела дух и задала следующий вопрос, её голос прозвучал более собранно:

— Сяо Вэй, скажи, Ван Широнг уже достаточно окреп? Сможет ли он сопроводить меня до императорских архивов? Лу Синь… — она слегка замялась, — кажется, перенервничал сегодня. Я дала ему выходной. А мне нужно сопровождение.

Сяо Вэй искренне обрадовалась, её лицо озарилось лёгкой, тёплой улыбкой. Мысль о том, что её Ван Широнг снова сможет выполнять свои обязанности, пусть и лёгкие, явно доставила ей удовольствие.

— Конечно, госпожа! — воскликнула она, почти хлопая в ладоши. — Ему уже гораздо лучше! Прогулка будет только на пользу! Он с радостью и честью вас сопроводит! Я сразу же побегу и передам ему вашу волю!

Глава 35

Тан Лань влетела в императорский архив подобно внезапной буре, без предупреждения, без приглашения, сметая на своём пути вековую пыль и чинный порядок. Младшие архивариусы, погружённые в чтение древних свитков, даже не сразу сообразили, что надо падать ниц перед первой госпожой, и застыли в нелепых позах, уставившись на неё с открытыми ртами.

Лишь старый старший архивариус, древний, как сами стеллажи, усталый старик, чьё лицо было испещрено морщинами, отголоском прожитых лет, вдруг словно обрадовался новой, живой душе в этих безмолвных, пыльных полках. Он медленно поднялся со своего рабочего места, и в его потухших глазах вспыхнул слабый, но живой огонёк любопытства.

Он словно взбодрившись, выпрямил спину, с трудом, но с достоинством склонился в почтительном поклоне и спросил голосом, похожим на шелест старых страниц:

— Чем могу служить, ваше высочество? Что желает увидеть просвещённый взор его величества?

Тан Лань приподняла бровь. На её лице, обычно скрывавшем эмоции, застыло холодное, непоколебимое желание — желание переиграть, перехитрить и уничтожить всех своих высокородных родичей, решивших распоряжаться её судьбой.

— Историю, — ответила она коротко и ясно, и в этом одном слове звучала тяжесть веков и сталь непреклонной воли.

Тан Лань до позднего вечера сидела, склонившись над древними свитками, в лучах тусклого света свечей. Её пальцы, изящные и упорные, водили по идеальным, чётким иероглифам, выведенным мастерами-каллиграфами, а глаза, широко раскрытые и жадно впитывающие каждую деталь, бегали по строкам, поглощая информацию с ненасытностью голодного зверя. Она впитывала всё: даты, имена, указы, придворные интриги — как губка, жаждущая влаги. В огромном зале Императорского архива царила гробовая тишина, нарушаемая лишь потрескиванием огня и тихим шуршанием бумаги. Остался лишь сам глава архива и пара самых младших, испуганных архивариусов, тихо копошившихся в дальних углах, боясь потревожить сосредоточенную госпожу.

Рядом, на низком табурете, подобранном специально для него, сидел Ван Широнг. Ох, каких нечеловеческих усилий стоило Тан Лань усадить упрямого стража на пятую точку! Она провела здесь, погружённая в изучение бумаг, уже много часов, и вид всё ещё ослабленного, бледного Ван Широнга, неподвижно стоявшего на посту, вызывал в ней острое, щемящее чувство сочувствия. Ни мягкие уговоры о том, что ему нужно отдохнуть, что он ещё не совсем оправился, ни взывание к рациональности — мол, стоять здесь нет никакого практического смысла, — не возымели действия. Его преданность была прочнее гранита. В итоге ей пришлось рявкнуть на него с ледяной повелительностью, от которой он вздрогнул: — Присядь. Это приказ.

Волшебные слова, работавшие в этом мире безотказно, как магическое заклинание. Он послушно, почти машинально, опустился на табурет, и с тех пор сидел недвижно, как изваяние, лишь его глаза внимательно следили за каждым движением в полумраке зала, а тело всё ещё было напряжено, готовое в любой миг вскочить на защиту.

Тан Лань зевнула, устало потирая переносицу над очередным сухим и невероятно скучным отчётом о сборе налогов за триста лет до её рождения. В этот момент к её столу бесшумно подошёл старший архивариус, его тень упала на пожелтевший свиток.

— Госпожа желает каких-то ещё знаний? — спросил он своим голосом, похожим на шелест страниц. — Или, быть может, утомилась?

Тан Лань отложила свиток в сторону. Её ум, острый и критичный, уже успел выхватить ключевую деталь из моря прочитанного.

— В исторических сводках значится, — начала она, обводя пальцем узор на столе, — что до восшествия на трон моего отца, Императора Тан Цзяньюя, Империей Цаньхуа на протяжении почти пяти сотен лет правила династия Цан. — Она подняла на него взгляд. — Но в этих документах о них сказано до обидного мало. Лишь нарочито страшные слова о том, что Цан были кланом демонов, продавших души тёмным силам, циничным и злым к простым людям. — Губы её искривились в лёгкой, скептической улыбке. — Род Тан же выставляется единственным спасением, божьим даром, низвергнувшим зло.

Она замолчала, давая словам проникнуть в сознание старца. Она не верила этим строчкам. Не могла поверить. История, как ей было хорошо известно, — это сказка, которую