Соловейка. Как ты стала (не) моей - Полина Рош

даже если я их умаслю. А вы с Аяром, что старый, что малый… Но тот хоть молодой дурак, а ты уж, княже, седой наполовину. Десяток девок тебе взамен таких же рыжих и толстозадых найдут… К чему ты вернёшься, если и найдешь её? Прямо на пепелище будешь возлежать?

Отцом Буреломом воспитанное в Остромысле чувство долга перед своей землёй и народом коленом прижимало острое мужское желание вернуть любимую женщину. Разве он может её оставить?! О каких других девках Ульв говорит? На пепелище… его родовой дом он пепелищем называет?! Не бывать этому! Остромысл упрямо опустил голову совсем как его старший сын.

– Не сироти Ольхов, княже, одумайся!

28

Бесконечно долго пленников везли на санях. Соловейка хоть и тихо плакала, но девицы всё равно её слышали. Сначала они меж собой обвиняли Корьяна во всём, а потом кто-то обронил: «Но его так жестоко убили… Бедный княжич. Как он кричал! Как он был зол на эту… Всё из-за этой… потаскухи». Тогда впервые это прозвучало и острой сосулькой вонзилось в сердце.

Чем дальше они уезжали от дома, чем отчаяннее становились мысли, тем громче Соловейку обвиняли. Это из-за неё погибла Журавелька – милая и кроткая девица. Это из-за неё рассвирепел Корьян. Это из-за неё он привёл на их землю мучителей, потому что никак по-другому пережить своё горе не смог. Это из-за неё они все здесь оказались. И теперь её, бесстыжую порченную девку не продадут, а их – цветущих и честных девиц – отдадут в руки каких-нибудь мерзких заморских богачей.

Девицы рыдали. А когда уставали рыдать, отчаянно пинали Соловейку, хоть так стараясь забыться и согреться. Но когда бандитская шайка вместе с пленницами подобралась к высокому забору чужого города – все присмирели. Теперь хотелось, чтобы дорога никогда не заканчивалась. Темный лес и заснеженные поля были такие же, как дома. А это городище – чужое. Они все в один момент поняли: сейчас ворота из высоченных брёвен их проглотят, и никто их здесь не найдёт: ни мужья, ни братья, ни отцы. Ни сам князь Ольхова Остромысл.

Соловейка старалась о нём не думать, не представлять. Где он сейчас? Какими словами думает о ней и думает ли после всего… Нет-нет-нет! Соловейка встряхнула головой и до боли прикусила лопнувшую губу. Она раздирала её снова и снова, лишь бы не думать каждую минуту: где? Где же князь? Неужели он к ней не придёт? Ей очень хотелось снова оказаться в его руках, спрятать лицо на груди и ничего больше не бояться.

Из саней девиц вытряхнули, наконец отвязали от тяжеленного бревна. Соловейка подняла голову, с ужасом смотря на главные ворота, они были очень высокими, очень крепкими. У них толпился какой-то народ с тюками и козами. Сейчас Соловейку, как ту козу, проведут через высоченные, страшные ворота и она, стреноженная, навсегда там останется, для них даже верёвки подготовили. Степняки начали вязать девушек за руки и ноги, Соловейка вздрогнула и ясно поняла: нет. Она не хочет. Не хочет!

Ноги подкосились, в горло впился острый ком. Повалившись на землю, она судорожно втянула в себя воздух и больше не смогла сдерживаться – пронзительно закричала. От ужаса, от боли, от отчаяния. Всё, что копилось в ней с той чудовищной ночи, когда Аяр и Остромысл рассорились, Соловейка пыталась вытолкнуть из себя. Но ничего не получалось. Страх впивался глубоко-глубоко, как грязные ногти степняка внутри. Сгребая снег руками, она кричала, что не хочет, что никуда не пойдёт! Никуда! Она останется здесь, на дороге, и будет ждать князя Остромысла. Или умрёт, умрёт как Журавелька, если он не придёт. Почему она не умерла, как Журавелька?

Но никто Соловейку не слушал. Степняки привязали её за руки точно так же, как остальных на единую верёвку, и потащили к воротам. Идти по гладкой, раскатанной сотней ног дороге до льда, было тяжело. Она постоянно падала и тянула за собой остальных. Самый зверский из бандитов подскочил, начал стегать хлыстом по спине, по ягодицам. Каждый хлёсткий удар разливался жгучей болью, но удивительно разбавлял ужас надеждой. Соловейка вскрикивала, набивая рот снегом, и хотела оглянуться, чтобы увидеть за спиной разгневанного, но справедливого князя. Один удар под дикие крики, которые до неё не доходили, второй, третий… Степняк перестал её лупить. Грязно выругавшись, он схватил её за верёвку, рывком поставил на ноги. А Соловейка жмурилась, не в силах открыть глаза и снова увидеть вокруг себя ужас, а не князя. Тот тоже когда-то остановился после трёх ударов. Тогда ей казалось, что хуже этих трёх ударов в её жизни ничего не будет.

Но нет. Степняк больно схватил её за подбородок и так сильно вдавил пальцы в щеки, будто хотел порвать их. Соловейка от боли открыла глаза, увидела перекошенное от ярости лицо бандита.

– Не падать! Идти! Ровно идти, ты, хромая корова! – Кричал он ей в лицо и замахивался хлыстом над головой.

Соловейка закусила губы – никто к ней не придёт.

Она всю дорогу молилась, она столько раз позвала князя. Так почему же?.. Почему никто не пришел?.. Это было невыносимо. Раньше, стоило ей только заплакать, удариться или потеряться, её сразу же находили, ловили, оберегали. А теперь… Аяр её ненавидит, он сам сказал. Князь ничего не знает, а если и узнает, захочет ли с ней, порченной, быть теперь?

Степняк толкнул её в сторону и свистом хлыста заставил всех остальных девиц идти дальше. С ними побрела и Соловейка, только сейчас расслышав, как её звала перепуганная Малка. Она шла впереди и была единственной, кто ни в чем её не обвиняла. Добрая, милая девочка… что же теперь с ней будет? Что с ними со всеми теперь будет?..

* * *

За огромными, страшными воротами город бурлил, куда-то нёсся и кричал. Степняки привели девиц на огромное, дурно пахнущее торжище, привязали где-то между блеющей скотиной и вещевыми тюками. К ним подошел высоченный, горбящийся мужик с кнутом за поясом. Поминутно сплёвывая на землю, он принялся каждую ощупывать, как хозяйка на кухне ощупывает куриц. Всё он хотел потрогать и осмотреть. Заставлял открыть рот, нагло задирал юбку и хлопал по заду. Девицы молили оставить их, сжимая подолы в кулаках, но мольбы их никому не были интересны. Мужик рвал зажатые рубашки да юбки. Огромными руками он схватил груди Соловейки, до боли сжал соски.

– Понёсшая уже? – грозно спросил чумазого, самого главного и злого степняка.

Он бегал