Вы (влюбитесь) пожалеете, господин Хантли! - Екатерина Ильинская

— Но я не могу заставить человека кого-то полюбить. — Я выставила перед собой ладони, не желая брать в буквальном смысле отрываемый от сердца рисунок.

— Ну, давайте без любви, просто чтобы он от меня никуда не делся! — Клиентка шлёпнула портрет передо мной. Видимо, для того, чтобы я точно хорошо всё рассмотрела.

— В смысле? — Разговор приобрёл совсем неуправляемый характер. Девица явно была не в себе, и это пугало, потому что я не представляла, что она собирается предпринять дальше.

— Не знаю… О, а может, поколдуем, чтобы я забеременела даже под действием противозачаточного зелья? А то он всегда контролирует, чтобы я его пила…

Она рехнулась. Она точно рехнулась! Мало того что гадалки этого в принципе не умели, так даже ведьмы, которые умели, ничего подобного не делали. Такое было просто вне закона!

Спасла меня Саюши. Вползла, шипя и вибрируя всем телом, от чего глаза девицы на несколько мгновений остекленели, и она, наконец, села ровно, отклеив внушительную грудь от стола.

— Девушка, покиньте мой дом. — Я показала ей на дверь. Посетительница презрительно улыбнулась и просьбу проигнорировала. Истерить она прекратила, но до монументального спокойствия ей было далеко.

— Ой, да ладно вам! Я, когда его женой стану, хорошо вас отблагодарю!

— Уходите! — Спокойствия не хватало теперь уже мне, и голос сорвался на крик. Но на девицу это не подействовало.

— Вы не понимаете, рядом с ним теперь всегда эта Лерайлия вертится. Вот вам не кажется несправедливым, что одним всё, а другим ничего? У неё и так счастье — приданное свалилось! Так она ещё и мужика видного забрать себе хочет!

— Наследство? У неё же пропали родители! Вам не стыдно?

Я вспомнила растерянную, плачущую Лерайлию, совершенно непонимающую, что делать, и искренне переживающую за своих родных. Уж если кому из двух девушек я и хотела помочь, то точно не этой грудастой кокотке.

— Нет! А вам не стыдно выдавать себя за гадалку, если вы даже приворожить не можете?..

— Вон!

Девицу, наконец, вымело из кабинета. А я ещё минут десять приходила в себя от подобной наглости.

После этого визита я начала постоянно думать о Лерайлии и вечером просмотрела все газеты, пытаясь найти какие-то новости, вот только там ничего не было — одни общие сводки по деятельности завода. Но беспокойство не оставляло и к утру выросло настолько, что вместо слов приветствия я встретила Хантли вопросом:

— Что с Лерайлией Шейронской?

— А что с ней? — Эрнет нахмурился, задумался на секунду и пожал плечами. — Думаю, что скоро они с Девеником обручатся, и это будет хорошая новость.

Да пожалуй, это была хорошая новость. По раскладу я помнила, что не господин Свон враг Лерайлии, но и вчерашней посетительницы я не видела среди ниточек, влияющих на жизнь богатой наследницы. Что же тогда меня так обеспокоило?

Пока я стояла в приёмной и раздумывала, Хантли уже прошёл на кухню, достал из пакета Никины вкусности, выложил их на тарелки и выглянул из двери, вопросительно глядя на меня.

— Да-а, иду…

— Откуда такой интерес к Шейронской? — спросил Эрнет, когда я села за стол.

— Ко мне вечера приходила… м-м-м… посетительница. — Я запнулась, пытаясь подобрать приличное слово для описания сумасшедшей девицы. — Она хотела, чтобы я приворожила Девеника Свона. Вела себя не вполне… разумно. Меня это несколько насторожило. Вдруг она пойдёт к кому-то другому со своей просьбой, и этот другой её исполнит.

— А как она выглядела? Высокая, русоволосая, с родинкой на щеке и пухлыми губами?

Хантли корректно обошёл вопрос выдающейся груди обсуждаемой особы, но описал её предельно точно. Мне оставалось только кивнуть.

— Камилла Пафсон. Она несколько… взбалмошна, — сгладил Хантли. — Видимо, рассчитывала на замужество с господином Своном, а не на интрижку, несмотря на его, хм… непростую репутацию.

Непростую репутацию? Что Эрнет имел в виду? Что Девеник бабник? Ох, надеюсь, что Лерайлию не ждёт та же участь, что и Камиллу, и Шейронская не появится на моём пороге с требованием приворожить гулящего мужика!

— Камилла быстро утешится и найдёт себе другого покровителя, — между тем продолжал Хантли, — но для вашего спокойствия, я попрошу кое-кого за ней приглядеть.

С этими словами он достал из кармана жилета свой извечный блокнот, вынул заложенное между страниц перо, черканул пару фраз и вырвал лист. Блокнот и перо отправились обратно.

— Я сейчас вернусь.

Хантли вышел из кухни. Его шаги прозвучали в приёмной, хлопнула входная дверь и повисла тишина. Я взяла с тарелки эклер, надкусила и начала задумчиво жевать. Было приятно, что Эрнет воспринял серьёзно мои слова о возможных незаконных действиях со стороны госпожи Пафсон. Жаль, что он также серьёзно не воспринимает и мой дар. Подобное отношение не то чтобы редко встречалось… скорее довольно часто. И переубедить скептиков никогда не удавалось, но до недавнего времени это не задевало.

Может, странный способ журналиста убедить меня, что я не гадалка, рассказав о моём прошлом, сработает и в обратную сторону? События будущего его не убеждают, зато усомниться в том, что уже случилось, будет сложно, а именно это я ему и расскажу.

И надо бы спросить у него ещё и о мэре. Тишина с этой стороны настораживала даже больше, чем если бы происходило что-то плохое.

Дверь снова хлопнула. Шаги.

— О чём думаете, Амелия?

— О вашем предложении, — прожевав эклер, ответила я.

— Решили принять и бросить работу? — Брови Хантли взлетели вверх. — Неожиданно. За это стоит благодарить Камиллу Пафсон? Настолько не понравился её визит?

— Что? Нет! Я про другое предложение! — Сердце пропустило удар от неожиданности вывода, который сделал Эрнет. И я не стала разбираться, чего в моей реакции было больше: смущения, страха или надежды. — Вы хотели, чтобы я рассказала о вашем прошлом.

— Это я хотел рассказать о вашем, — уточнил Хантли и сел за стол. — Но потом мы можем поговорить и обо мне.

Стало любопытно, что же такого он приготовил. Я даже улыбнулась, предвкушая забавную игру. Что-то из детства, когда мы с сестрой и соседскими детьми начинали «правду или ложь».

— Рассказывайте, — согласилась я, отпила кофе и откинулась на спинку стула.

— Начнём с простого. — Глаза Эрнета сверкнули. —