Притча о судьбе - Мелли Т. Толлэм

Он глубоко вздохнул.

— Хотя у тебя вся власть в мире, ты остаешься фейри и ничем больше. Отказ принять все, что ты есть — фейри, светило, тень — твой самый большой недостаток.

Бог наклонил голову, в его глазах снова вспыхнула искра.

— Но я могу это исправить. Я могу исправить тебя.

Прежде чем я успел осознать его слова, Солярис метнулся ко мне, обхватив одной рукой мое лицо, а другой глубоко погрузив в грудь.

Низкий, сдавленный звук вырвался из моего горла, мой крик заглушался ладонью, прижатой ко рту. Решимость отразилась на лице бога, когда он проник глубже, крепко сжимая мое бьющееся сердце, ограничивая мышцы.

Мои глаза закатились, когда сильный ток пронесся по моему организму, воспламеняя клетки внутри.

Это снова похоже на смерть.

Солярис ослабил хватку на моем лице и схватил меня за плечо, когда мой крик разорвал воздух, напугав теневых существ над нами.

Он оставался холодным, раскованным, решительным — резкий контраст с тем хаосом, который царил во мне.

Моя рука потянулась к его предплечью, слабо потянув, чтобы остановить его продвижение. Боль была ослепляющей.

— Нет, — взмолился я. Что-то треснуло внутри меня, разбившись на мелкие осколки, прежде чем восстановиться. — Это убивает меня.

— Нет. Это возносит тебя, — провозгласил он, стиснув зубы и копая глубже, пока его пальцы не нащупали горящую искру силы.

Раздалась агония, такая глубокая, что это было хуже смерти.

— Вот, — выдохнул он, обхватывая кулаком серебряную искру, спрятанную в глубине моего сердца. — Поскольку ты не желаешь лишаться своей силы, она должна быть привязана к тебе.

Он сжал кулак, и эта искра вспыхнула. Смесь серебряного света и теней закружилась по всей тусклой долине, когда острые зубы вонзились из моих десен, более смертоносные, чем когда-либо прежде. Мое зрение затуманилось, его окутала новая дымка из серебра, золота и красного, а мои лопатки хрустнули, когда что-то прорезало кожу и кости.

Мой крик разорвал воздух, вой, наполненный болью и агонией, подобного которому я никогда раньше не слышал. Гнетущая мука, бурлящая в моих венах, повалила меня на землю, моя спина погрузилась в темную сажу подо мной.

Солярис взобрался на меня, его слова были едва слышны из-за пульсации в моей голове.

— Чем больше ты это отталкиваешь, тем мучительнее.

Я поднял на него горящий взгляд, который, как я надеялся, выражал язвительную ненависть, которую я испытывал к нему в этот самый момент.

— Ты должен поблагодарить меня, мальчик.

Зазубренные металлические перья изогнулись вперед из моей спины, прижимаясь к лопаткам, перья были покрыты кровью и кожей.

— Что за черт? — я закричал.

Острые, как бритва, кости торчали из моего черепа, разрывая кожу головы. Кровь стекала по моему лбу, покрывая бровь коркой и ослепляя зрение. Я протянул руку, чтобы унять боль, и моя ладонь обхватила изогнутые рога — точно такие же, как у моего брата.

Я опустил руку и позволил своей голове упасть на землю, поражение прокладывало себе путь в мою душу. Мне больше не придется прятаться, пока моя внешность соответствует чудовищной сущности внутри.

Я никогда не просил об этом.

Солярис оторвался от моей груди и прижал окровавленную руку к моему плечу. Он держал меня, на его лице застыло каменное выражение, как будто его не беспокоило мое тяжелое положение. В его взгляде не было сочувствия: только осуждение.

— Теперь ты можешь выполнить долг, возложенный на тебя при рождении здесь. Ты защитишь ее от любой угрозы, которая таится в тени, и будешь править этой стороной, вы двое — воплощение как тьмы, так и света.

Ругательства вертелись у меня на кончике языка, но он заставил меня замолчать укоризненным взглядом.

— Разлом будет оставаться запечатанным до тех пор, пока не придет время, когда вы двое будете готовы занять свои места в этом мире. Но будь осторожен, я нанесу тебе визит, и если ты не оправдаешь моих ожиданий, то умрешь.

Жесткая ладонь ударила меня в грудь, нанеся удар, который отбросил меня из одного мира в другой. Шаги застучали по деревянному полу, когда Далия бросилась ко мне, рыдания душили ее горло, когда она склонилась над моим распростертым телом.

— Райкен, о боги, — воскликнула она, уткнувшись лицом в мою воспаленную лопатку. Тепло ее тела прижалось ко мне, успокаивая холодную боль. — Я думала, ты умер.

Я вдохнул ее аромат и закрыл глаза, благодарность наполняла мое сердце до предела. Она была в безопасности. Она была здесь. Со мной.

— Я думала, что Малахия убил тебя, — продолжала она, шепча мне в заостренную раковину уха, — и все, о чем я могла думать, это о том, какой дурой я была, желая спасти их… и его.

Приоткрыв глаза, я поднял руку к ее лицу, вдавливая кончики пальцев в кожу, как будто это могло удержать ее от исчезновения. Слезы осветили зелень ее глаз, придавая им неземное сияние. Меня встретила она, знакомая обстановка нашей комнаты, нашего замка.

Дом. Это слово заполонило мой разум; не из-за нашего окружения, а из-за неё.

Я не знал истинного значения слова «дом», пока не оказался здесь.

У меня перехватило дыхание, когда она отстранилась, страх перед тем, что она может подумать о моем проявлении, занял первое место в моем сознании. Я задержал дыхание, пока она изучала меня.

Я превратился в ужасное существо, одновременно светлое и темное, чудовищное и ангельское. Но она не обратила внимания на серебряные крылья за моей спиной и лишь бегло взглянула на рога у меня на макушке. Из всех изменений, которым я подвергся, единственное привлекло ее пристальное внимание.

Шрам на моем лице.

Подушечками пальцев она провела по шраму, оставленному Малахией.

— О, Райкен. Ты ранен, — в ее глазах светилось горе. — Я не хотела нарушать наше обещание. Они вынудили меня. Если бы я могла повлиять на это, я бы это сделала.

Мои пальцы поднялись и коснулись её — вместе мы провели по длинному узору, тянущемуся от губ до уха, заявление Малахии эхом отдавалось в моей голове — маленькая частичка меня, навсегда будет с тобой.

Далия увидела, как воспоминание вспыхнуло в моем сознании, и уголки ее губ приподнялись.

Казалось, что ни она, ни я никогда не сможем избавиться от него.

— Оно того не стоило, — заявила она. — Не учитывая…

— То, о чем тебя просил твой отец, — сказал я, завершая эту мысль. — И вновь обретенная ненависть Малахии к тебе, ко мне, к нашему миру.

Она отстраненно вздохнула и высвободила