Поэма о Шанъян. Том 3–4 - Мэй Юйчжэ

Он пристально смотрел прямо на меня, взгляд его был острее ножа, он пронизывал меня насквозь. В какой-то момент я увидела в его глазах проблеск света, вспыхнувший лишь раз только для того, чтобы сжечь последнюю надежду и оставить после нее лишь пепел.

Сяо Ци слабо улыбнулся и чуть склонил голову ко мне. Солнечные лучи очерчивали его острые черты лица, а уголки его губ изогнулись в холодной улыбке.

– Ванфэй говорит совершенно правильно. Его величество – великолепный стрелок. Презренный слуга стыдится своих навыков.

Он громко рассмеялся, развернул лошадь, спешился и гордо развернулся спиной к луку Цзыданя. Не оглядываясь, он спокойно двинулся к церемониймейстеру.

Церемониймейстер опустился на колени и, осторожно сжимая двумя руками чашу, высоко поднял ее над головой.

Я помогла Ху Яо встать, передала ее в руки служанки, затем развернулась к Цзыданю и отдала ему глубокий поклон.

– Рабыня желает подать это вино его величеству.

Я взяла белоснежными руками нефритовый чайник для вина. Букет ароматов ударил мне в нос. Я наполнила до краев две золотые чаши и обеими руками взяла драгоценный поднос из зеленого нефрита.

Руки Цзыданя медленно опустились, напряжение испарилось. Будто ничего и не произошло.

Сяо Ци взял чашу и поднял ее за здоровье его величества. Черные рукава развевались на ветру, губы изогнулись в улыбке, а выражение лица выражало гордость.

На поле больше никого не было, ветер гонял песок под ногами. Сквозь завывания ветра я услышала громкий голос Сяо Ци:

– Да здравствует император!

Толпа взревела, и голоса их заглушили звук падающего на землю лука. Под крики и восхваления Цзыдань, сидя на лошади, чуть поклонился.

На следующий день придворный лекарь сообщил, что императору нездоровилось и что ему нужен покой и отдых. Вскоре было объявлено, что императору незамедлительно потребовалось переехать в пригородный дворец Ланьчи, политикой двора отныне будет заниматься Юйчжан-ван.

Произошедшее теперь необратимо.

Я понимала, что Цзыдань задержится в Ланьчи надолго, никто не сможет сказать точно, когда он вернется ко двору. Повсюду шла молва о том, что император преступил нормы морали и публично повел себя недостойно. Также говорили и о том, что он желал застрелить заслуженного государственного деятеля и героя, посмев сокрушить хрупкий государственный строй… Ходили и более неприятные слухи, которых я не хотела бы знать.

Наконец, у Сяо Ци появилась веская причина заключить Цзыданя в тюрьму.

Я не понимала, о чем Цзыдань вообще думал. Зачем ему было убивать Сяо Ци? Я всеми силами старалась защитить его, но он сам нарвался на острие меча. Что я еще могла сделать для него? Я только могла обеспечить ему комфортное пребывание во дворце Ланьчи, чтобы ему жилось не так тяжело. С другой стороны, он смог совладать с гневом и защитить Ху Яо, чтобы их ребенок смог появиться на свет.

Я настояла на том, чтобы императрица Ху осталась во дворце.

Когда мы вернулись во дворец, Ху Яо одолела лихорадка и она потеряла сознание. Несколько дней подряд я интересовалась ее состоянием, но с каждым днем ей становилось только хуже. Меня волновала ее безопасность, и, несмотря на уговоры придворного лекаря, я настояла и смогла навестить ее.

Отодвинув прозрачный полог балдахина, я увидела лежащую в постели Ху Яо. На ее бледном лице горел болезненный румянец, тонкие брови были нахмурены, а искусанные губы упрямо сжаты. Ее тревожили беспокойные сны.

Я потянулась, чтобы коснуться ее лба, но тетя Сюй остановила меня и сказала:

– Тело ванфэй драгоценно. Придворный лекарь настаивал, что не следует приближаться к больной.

Голос потревожил сон Ху Яо. Не успела я ответить тете, как тело императрицы задрожало, ресницы дрогнули и она, взглянув на меня, произнесла всего одно слово. Я была ближе всего к ней и ясно расслышала, что она сказала «ван-е». Сердце мое дрогнуло. Мне потребовалось некоторое время, чтобы собраться с мыслями. Отослав всех слуг и лекарей из ее покоев, я осталась с ней наедине.

– А-Яо, скажи мне – кого ты хочешь увидеть?

Я нежно сжала ее руку, сухую и горячую. Ху Яо очнулась, но она как будто была не со мной. Взгляд ее был расфокусирован, и я видела в ее глазах печаль.

– Ван-е, – обессиленно говорила она, – пощадите императора… пощадите его дитя… А-Яо будет послушна, А-Яо знает, что была неправа…

Она с силой сжала мою руку, будто тонула и цеплялась за спасительную соломинку. Отступив на шаг, я вдруг потеряла опору и упала на край кровати. Меня будто окатили ушатом ледяной воды, а я ничего не могла поделать.

Ху Яо была игральным камешком в руках Сяо Ци. Но она всем сердцем была ему предана! Меня одолевал водоворот мыслей. Она молода и откровенна. Несмотря на то что она – из рода Ху, она не собиралась причинять Цзыданю вред… Перед глазами стояла картинка случившегося на поле. Цзыдань, сжимавший лук. Цзыдань, бросивший лук. Цзыдань, стрелявший из лука. Его злые, обезумевшие глаза. Он отличался от Ху Яо. Он был другим. По спине пробежал холодок. Я не могла больше думать о них.

Цзыдань… Он знал правду.

Когда он узнал, что его жена – лишь игральный камешек в чужих руках, он немедленно подумал обо мне, потому что жену ему выбрала я. Это я поставила эту игральную фигуру на поле… Я и представить не могла, какая его захлестнула обида. Какая ярость. Именно эти чувства заставили его у всех на глазах наставить на Сяо Ци стрелу.

Он ненавидел Сяо Ци. Ненавидел меня. Ненавидел Ху Яо. Ненавидел всех, кто издевался над ним… Если у меня еще остался шанс объясниться перед ним, могла ли я попросить у него прощения? Я согнулась и закрыла лицо руками. Я так хотела плакать, но слез не осталось.

Именно в этом до боли знакомом зале всю свою жизнь провела моя тетя, а теперь тут страдала Ху Яо.

Миновав дворцовые ворота, я растерянно шла, не зная, куда идти. Но ноги куда-то вели меня, будто что-то тянуло вперед. И я покорно шла в ту сторону. Меня догнала тетя Сюй и встревоженно спросила:

– Ванфэй, вы куда?!

Я немного постояла, задумавшись, и наконец поняла, что дорога эта вела прямо к императорскому дворцу. Но во дворце никого не было. Как не было там и того, кого я так хотела увидеть.

Опустилась безмолвная ночь. Сидя под ярким расписным шелковым дворцовым фонарем, я наблюдала за склонившимся за бумагами Сяо