Поэма о Шанъян. Том 3–4 - Мэй Юйчжэ

Никому никогда не узнать истинных намерений туцзюэ, но все сводилось к одному человеку. Хэлань Чжэнь. С его скромным положением, какими методами он воспользовался, чтобы завоевать поддержку северных туцзюэ? Как он заполучил доверие безжалостного и коварного Тан Цзина? На основании чего они заключили союзный договор, чтобы общими силами выступить против Сяо Ци? Сколько лет ему потребовалось, чтобы сдерживать в себе всю злобу? Как долго он ждал этого дня, чтобы, наконец, отомстить Сяо Ци?

На следующий день ранним утром я встретила свою приемную дочь и молодого генерала, чудом выплывшего из кровавых морей восстания в Ниншо.

Вечером, когда я ждала Сяо Ци на улице, я, кажется, простыла и ночью снова кашляла. Сяо Ци попросил меня оставаться в постели, чтобы я могла восстановить силы. Но, когда гости переступили порог нашей резиденции, я, несмотря ни на что, должна была встать, чтобы поприветствовать их.

Гости ждали меня за столом в главном зале. Я увидела мужчину в повседневных одеждах и худую маленькую девочку. Когда я вышла к ним, мужчина тут же встал, затем опустился на колени и отдал поклон:

– Генерал Се Сяохэ приветствует ванфэй!

Одежда простая, волосы аккуратно уложены – Се Сяохэ демонстрировал твердость характера и потрясающие манеры, хотя он был еще юношей.

Я улыбнулась и сказала:

– Генерал, прошу, не нужно церемоний, встаньте.

Чуть повернув голову, я взглянула на девочку. Лицо ее отличалось тонкими, правильными чертами и острым подбородком. Она была одета в нежно-желтое платье, которое, к сожалению, только подчеркивало бледность ее кожи. С первого взгляда захотелось пожалеть девочку. Она стояла, молча опустив голову, даже не поклонившись мне.

– Цинь-эр! – тихо прикрикнул на нее Се Сяохэ, чуть повернув голову. В его голосе не было резкости, только жалость.

Девочка мелко задрожала и еще ниже опустила голову. Затем она крайне неохотно шагнула вперед – похоже, она не могла ослушаться генерала.

Я подошла к ней и удержала ее от поклона. Мягко улыбнувшись, я спросила:

– Тебя зовут Цинь-эр?

Ответила она не сразу.

– Меня зовут Му Циньчжи, – она отчетливо назвала свое имя, особенно выделив фамилию «Му».

«Ее зовут Му Циньчжи, а не Сяо Циньчжи», – промелькнула мысль у меня в голове. В этот же момент я поняла ее растерянность. Ей всего семь лет, ей непросто было так резко отказаться от своей родной фамилии.

Се Сяохэ с тревогой сказал:

– Ванфэй, простите вину! Цинь-эр еще молода и не знает правил этикета…

– Генерал, не стоит так много переживать, – перебила его я.

Улыбнувшись, я хотела продолжить свою мысль, но вдруг грудь мою обдал жар, и я, прикрыв рот рукой, закашлялась. А-Юэ тут же подала мне чашку с отваром из лекарственных трав. Только я приняла чашку, как вдруг услышала робкий голосок Цинь-эр:

– Когда кашляешь, нельзя ничего пить.

Се Сяохэ и я пораженно посмотрели на девочку. Глаза ее искрились от печали.

– Матушка говорила: когда кашляешь и что-то пьешь, можно поперхнуться.

– Глупая девчонка… – Се Сяохэ не удержался и рассмеялся. Я тоже рассмеялась, но сердце мое сжималось от печали.

– Хорошо. Тогда я не буду пить.

Отставив чашку, я с улыбкой посмотрела на девочку.

– Му Циньчжи. Красивое имя.

Она подняла на меня свой искрящийся взгляд.

– Меня зовут Ван Сюань. – Я протянула ей руку. – Пойдем осмотримся. Выберем, какая комната тебе понравится, хорошо?

Она помедлила мгновение и, наконец, робко протянула мне свою маленькую ручку.

Так у меня и появилась дочь. Когда я взяла этого ребенка за руку, сердце мое наполнилось теплом и покоем. Полюбить чужого ребенка как своего – только теперь я поняла смысл этих слов.

В моем чреве я носила дитя Сяо Ци, но так же сильно я буду любить и девочку, которая лишилась родителей на войне и которую я теперь держала за руку. Я буду всем сердцем любить ее, защищать и дарить ей тепло и заботу.

Не только она, но и другие дети не должны становиться жертвами войны. Когда мы с Цинь-эр шли по коридору, я с каждым шагом яснее видела: на войне, что ведут мужчины, женщинам необязательно просто оставаться дома в ожидании возвращения своих мужей. Было еще много других вещей, которые я могла и должна была сделать.

Сквозь оконную решетку пробивался холодный лунный свет, падая на резные нефритовые перила. Сяо Ци неподвижно смотрел на покрытые лаком черные ножны его меча. Лунный свет очерчивал контур его сильного тела. Он медленно потянул за рукоять из акульей кожи, и черные ножны выпустили из своего плена искрящееся серебро клинка. Отложив потертые ножны, Сяо Ци снова крепко сжал в ладони свой меч. Когда меч оказывался в руке, человек словно становился с ним единым целым.

Рассеялся холод. Сяо Ци словно вернулся в объятия пустынного неба и желтого песка, обдуваемого по ту стороны границы.

Он никогда не расставался с этим мечом. Верхом на боевом коне, проносясь через горные хребты, дабы одним махом смести тысячную армию врага. Клинок, желавший насладиться кровью северных варваров. Десять лет Сяо Ци не знал горя войны с того дня, как ступил во дворец и занял пост регента. Вместо доспехов – парадные одежды, волосы убраны под корону, а боевой меч сменился длинным мечом с узорами из драконов и семи звезд, положенным по этикету члену императорской фамилии.

Желающий крови клинок оставался рядом с доспехами, на которых сохранились следы прошлого. В тот день, когда Сяо Ци стал регентом, я своими глазами видела, как он убрал его в ножны и забыл на следующие десять лет. Тогда я сказала с улыбкой: «Надеюсь, что этот меч больше никогда не увидит свет и в Поднебесной будет мир». Слова эти до сих пор звучали в моих ушах, но за стенами дворца вновь поднимался дым войны. Меч этот долгие годы пил кровь врага, и теперь снова пришло его время.

В лунном свете Сяо Ци поднял свой длинный меч.

Я закрыла глаза и отвернулась – я словно чувствовала исходящий от клинка холод. У меня не было сил смотреть прямо на него.

Меч этот был выкован, чтобы убивать. Убивать. Убивать…

Под железной пятой могущественных войск Юйчжан-вана никому не найти пощады и прощения. Они несли убийства, страх, разрушения. Смерть.

Я вздохнула. Он чуть повернулся и посмотрел на меня. Взгляд его пронизывал душу холодом. Я подошла к нему, но каждый шаг давался с