Поэма о Шанъян. Том 3–4 - Мэй Юйчжэ

Даже если я задам ему интересующие меня вопросы, разве я смогу на что-то повлиять? Он неоднократно скрывал от меня многое. Не сказала бы, что и я была чиста на душу. Мы уважали друг друга, но не всегда были готовы пойти на компромисс. Если уж на то пошло, это не было поводом к разводу. Мы еще способны были простить друг друга. Хотя бы поэтому мы сможем продолжать быть вместе. Только теперь я, наконец, научилась держать язык за зубами.

В тот день, когда на церемонии император потерял над собой контроль, именно Сяо Ци всю дорогу нес меня на руках. Когда я села в императорскую повозку, мое непоколебимое спокойствие поглотил небывалый страх. Острие стрелы находилось в пяти шагах от его горла… Только от одной этой мысли холодный пот впитался в мои тяжелые одежды. Все было хорошо только потому, что он рядом. Если я потеряю его – жизнь моя канет в пучину тьмы.

Я осознала разницу в чувствах к этим двум мужчинам. Если Сяо Ци убьет Цзыданя, я буду несчастна. Но если Цзыдань убьет Сяо Ци, я буду мстить с готовностью отдать за него свою жизнь.

Приближалась годовщина смерти моей матери. Брат находился на землях туцзюэ и должен был давно вернуться домой. Но от него продолжительное время не было вестей.

Сяо Ци старался утешить меня. Он говорил, что путь в Северный Синьцзян долгий и задержки в пути совершенно естественны. Но я видела затерявшееся между его бровей волнение. Я понимала его чувства. А он – мои. Так совпало, что в Северном Синьцзяне должна была случиться смена власти, а туцзюэ всегда отличались переменчивым нравом. Даже если брат действительно задержался в дороге, он мог бы прислать хотя бы весточку.

В столице вестей из Северного Синьцзяня не было уже полмесяца. Чиновники сообщили, что обвалилась горная дорога – сообщение с севера на юг было заблокировано.

Мне показалось, что все это было очень странно. Несмотря на то что Сяо Ци не всегда посвящал меня в политические дела, я заметила и в его поведении некоторую тревогу.

Последние несколько дней я была очень раздражительной – я даже не понимала почему. Не спала по ночам. И не чувствовала вкус еды. Женская интуиция никогда не подводит, особенно когда женщина сталкивается с бедой.

Несколько дней спустя в Северном Синьцзяне произошла катастрофа, потрясшая общественность. Генерал Тан Цзин поднял восстание, а туцзюэ, воспользовавшись случаем, повели войска к нашим границам.

Вспыхнули сигнальные костры, приграничные города захватили война и хаос. Тан Цзин всегда был жаден до власти и славы, он кичился своими достижениями и с недоверием относился к политике двора. Он всегда открыто выступал против родов Ху и Сун и ненавидел Сяо Ци. Когда у него отобрали военную власть, он поднял восстание.

Шел девятый день шестого лунного месяца.

Тан Цзин обезглавил новоназначенного правительственного комиссара по подавлению беспорядков Северного Синьцзяна, захватил заместителя командующего и распустил среди войск слухи, что Юйчжан-ван не терпит достойных чиновников, оказывал давление на молодых воинов и узурпировал военную власть, чтобы угодить знати. Я боялась, что в случае, если старая гвардия и ветераны окажут сопротивление, все погибнут.

Слухи поползли дальше, народ был в ужасе. Некоторые солдаты из старой гвардии, которые всю жизнь уважали Сяо Ци, отказались прислушиваться к слухам, за что их задерживали и снимали с постов.

Цаньцзян [110] Цао Ляньчан бросил все силы, чтобы противиться мятежникам, за что был обезглавлен. Ворота военного лагеря забрызгало кровью.

Тан Цзин возглавил пятьдесят тысяч повстанцев и под покровом ночи совершил налет на Ниншо. Солдаты, отказавшиеся идти за генералом, были убиты. Остальные вынужденно сдались.

С рассветом на горизонте с юга затрепетали знамена с волчьими головами, принадлежащие хану туцзюэ Хулюю. Стотысячная конница туцзюэ, подобно буре, с ревом мчалась вперед, поднимая столбы желтого песка.

В течение двух дней и ночей повстанцы Тан Цзина штурмовали городские ворота и ожесточенно сражались с солдатами Ниншо.

К пятой ночной страже [111] следующего дня у стен города разлились реки крови, горами громоздились трупы. Гарнизон Ниншо под командованием генерала Му Ляня и его заместителя Се Сяохэ отчаянно отстаивали позицию: разжигали сигнальные костры, отправляли в столицу гонцов на самых быстрых лошадях.

В полдень третьего дня с севера прибыли войска туцзюэ. Один из правителей, Доло, лично провел через пустыню двести пятьдесят тысяч солдат, пожелав сравнять наши города с землей и сделать старые унижения белыми как снег [112].

Четыреста тысяч тигров и волков залили Ниншо кровью и усыпали трупами.

Цзянся-ван и Чаннин-гунчжу, когда только прибыли на земли туцзюэ, были захвачены Хулюем и отправлены под конвоем на передовую.

Восстали двенадцать племен Северного Синьцзяна.

Пятнадцатого числа Ниншо был уничтожен.

Му Лянь погиб в бою. Его жена надела доспехи и пошла на войну. Она погибла в сражении на стене города. Туцзюэ вошли в город, разграбили его, затем подожгли. Те, кто оказывал хоть малейшее сопротивление, были убиты. Некогда оживленный пограничный город за одну ночь превратился в скотобойню.

Се Сяохэ спас дочь семьи Му, вырвался из осады и, залитый кровью, в ночи бежал на юг.

Сяо Ци учредил кампанию по защите северной границы. Когда Тан Цзин расквартировал гарнизоны, Сяо Ци видел передвижение его войск как на ладони. Тан Цзин прославился как «змея в брюхе» за свое коварство и стремительность. Он считался храбрым полководцем своего поколения. Если так посмотреть, Сяо Ци еще не встречал равного по силе противника.

Повстанцы стремительно продвигались дальше, объединившись с силами туцзюэ. Несколько округов попытались дать противнику отпор, но у них ничего не вышло – не все были готовы к столь стремительной атаке. Никто прежде не сталкивался с силами Тан Цзина, гарнизонные войска значительно уступали повстанческой армии и туцзюэ.

Когда Ниншо пал, противник, точно рассвирепевшая волчья стая, ринулся дальше. Северный Синьцзян был растоптан железными копытами. За десять дней мы потеряли четыре округа.

Туцзюэ ступили на Большую центральную равнину [113]. Новость эта была подобна грому среди ясного неба и потрясла всю Поднебесную.

В стенах императорского дворца переполненный горем генерал Се Сяохэ кричал о случившемся. Каждое его слово было обагрено кровью его братьев по оружию.

В императорском дворце не было ни одного гражданского и военного чиновника, кто не скорбел бы о потерях. Шурин генерала Му и шилан Цао Юнь лишились чувств. Се Сяохэ и