Пшеничная вдова - Данила Скит

листья на осеннем ветру. Едва ли половина достигла побережья, воткнувшись в мокрый песок, несколько стрел и вовсе пали плашьмя, словно бесполезные ивовые прутья. Парни зарядили вновь и ожидали приказа. Льюис чувствовал их сомнение, готовое превратиться в страх, а их стрелы отчаянно шептали ему: «Их сердца не знают ветер, а пальцы не знают стрел. Не надо, пожалуйста, не надо. Мы не хотим встретить только песок».

– Не стрелять, – отдал приказ Льюис. – Все стрелы ко мне.

«Семьдесят инаркхов – семьдесят выстрелов». Льюис понимал, что их, скорее всего еще больше и не имел право на ошибку. Он повел носом. Он-то знал ветер.

– Поговори со мной, – Льюис Индеверин поцеловал стрелу, прислушиваясь, о чем та шепчет ему. Она жаловалась, ее мучила жажда. Парень улыбнулся – жалобы путались в его золотистых локонах, прежде чем достичь слуха. Льюис понял, что может дать то, о чем она просит – ветер поможет ему в этом.

Телеги достигли цели, внизу валил черный дым. Не важно, что он путал взгляд – Льюис глядел не глазами и слышал не ушами. Лютый прыгнул в сторону бешеных собак, а кто-то поднял с песка стрелу, взглянул наверх и закричал, указывая на юношу топором. Льюис поднял лук и выстрелил. И стрела полетела. Ее гибкие бока окутывал свистящий ветер, стрела покинула теплые пальцы и теперь жаловалась ему. О том, что дышит только в полете, что не напивается утренней росой и мечтает все время летать. Может быть, ветру надоели эти вопли и поэтому он направил ее куда следует? Железный наконечник впился в загривок инаркха, вырастая смоченным красным острием с другой стороны шеи. Стрела, наконец, напилась крови и жалобы ее утихли.

Солдаты Реборна появились из ниоткуда, словно призраки. Они высыпали из телег, но иракхам показалось, что их породил черный дым. Драйзер Хардкор ударил по крупу коня тяжелой кольчужной рукой, тот встал на дыбы и понесся вперед, преграждая путь к подступам храма.

– Это Воин! Засада! – кричал Жрец и, казалось, он был единственным, чьи слова не кусала гарь, – Все в храм! Все в хр…

Отчаянный вопль его оборвал Уилл, все еще обиженный за обманувших его Жриц. Он хотел посмотреть, не расплывется ли этот красавец так же, как и Алчущие после смерти.

Пока двадцать солдат и два рыцаря, уместившиеся в телегах, преграждали инаркхам путь к храму, с пригорка показались конные, а за ними остальная армия. Реборн пришпорил коня, он должен был прорваться в храм – вырезать сердце из тела Безумного. Вороной конь ворвался в толпу. Два раза Реборн рубанул с плеча, разрезав плоть инаркхов до самых костей. Те будто и не заметили этого, а лезвие его меча было лишь щекочущим пером.

Топор Сайека застрял в чьей-то груди, вытащить его он так и не смог, зато вынул из обессилевших пальцев тяжелый меч. Орвал хищным взглядом прошелся по кишащей, словно черви, толпе перед ним, перед глазами мелькали клинки и грязные от крови лица.

«Уааааррр», – кричала скалистая арка, заглушая ржание лошадей. Если бы кто-то обратился в птицу и взглянул сверху, то смог бы поклясться, что кричит это не ветер, а разинутая пасть сатира на куполе храма.

Рослый боец в шкурах вместо кольчуги вспорол брюхо какого-то пехотинца в блестящем шапеле, когда он оборачивался от мертвеца, которого закололи втроем. Топор разрубил кирасу из плотной кожи, перерубил кольчугу одним ударом, вывернул вату из поддоспешника и рассек легкое.

На спине инаркха зияла рана, но это не мешало ему орудовать острым, словно лезвие, клинком, разве что левая рука поднималась не так высоко, потому что были перерублены мышцы. Но левая рука инаркху нужна и не была – он орудовал правой. Падали кони, кровь их смешивалась с песком, на губах пузырилась кровавая пена. Хуберт тщетно пытался вылезти из-под коня, и его голова бы встретилась с вражеской саблей, если бы Родерик вовремя не проломил врагу голову – так он выиграл время. Инаркх почти перестал видеть, Хуберту удалось встать первым, отделавшись большим порезом на правой щеке и мертвой лошадью, противник же остался без головы и без ног. Так он представлял меньше опасности, Хуберт не стал его добивать, оставив ползать по песку в поисках своего топора. Рядом снесли голову Кальвину. Шея его переломилась вбок от тяжелого удара палицы, не спасла даже стальная защита.

– Лучника! Убейте этого лучника! – неистово ревел Сайек, глядя, как острые иглы стрел, словно занозы, впиваются в глаза и шеи его воинов. Ветер не был им помехой. Сайек догадался, что лучник точно был один, потому как никто не смог бы обуздать этот ветер – бриз всегда был их защитой. И если кто и смог, то только поцелованный богами, а боги редко выбирают больше одного.

Как и полагал Реборн, их оказалось больше – с десяток появилось из храма, еще столько же вылезло из шалашей. Топор проехался по брюху его коня, вспоров плоть до ребер и вывалив наружу кишки. Не успев даже вздыбиться, вороной жеребец рухнул. Прежде чем встретился с песком, Реборн успел вынуть ногу из стремян. Почти сразу же сверху обрушилась палица, смяв ему наплечник. Второй удар он встретил наручами. Третий, скорее всего, пришелся бы ему по лицу и лишил бы жизни, но на щеки брызнула почерневшая кровь. Из раскрытого рта инаркха появилась стрела, оборвав его воинственный клич. Освобождая правую ногу, Реборн пнул коня, схватил рукоять меча и вонзил врагу под ребра, нащупав острием еще бьющееся сердце. Только тогда его хлюпающее мычание окончательно оборвалось, Реборн выдернул меч и обернулся – ему сразу же едва не снесли голову еще раз, он увернулся влево, почувствовав резкую боль в плече, там, где крепился покореженный наплечник. Инаркх подался вперед, Реборн оказался сзади, с размаху рубанув с самого плеча. Удар пришелся на шею, чуть ниже уха. Кровь тут же потекла по шее вниз, вместе с шарящей по лицу ладонью она запачкала смуглую кожу и попала в глаза. Враг не чувствовал боли, он ощущал только мокроту. Реборн дал хороший пинок инаркху в бок и тот полетел вниз. Удар в шею, грудь и живот – со своей армией кронпринц перебил две тысячи инаркхов, его руки хорошо запомнили последовательность, он не забыл бы ее даже в сонном расслаблении ночи. Этот оказался более стойким, чем остальные – попытки встать прекратились только когда Реборн отрубил ему голову. Он потратил на врага больше времени, чем того хотел.

Крики и рев ветра закладывали уши. Реборн почувствовал, как