Пшеничная вдова - Данила Скит

кровь заливает его глаза, но не помнил, когда умудрился получить удар. Мимо проскакал конь с мертвым всадником, навалившимся на холку коня. Руками он все еще сжимал поводья, левой ноги у него не оказалось. Вполне возможно, и правой тоже, но за крупом коня разглядеть было невозможно. Только когда наездник свалился с лошади, стало понятно, что правая нога его оказалась цела. Рядом упал Драйзер Хардкор – ему раздробили голень, и он чуть не сбил Реборна с ног. Тот встретил мечом саблю инаркха, желающего смерти соперника, Драйзер, опершись на колено, помог своему королю закончить начатое. Вокруг уже валялись трупы, утопая в собственной крови. Наверное, людей на пляже было меньше, чем казалось, но отрубленные конечности добавляли смертям счет. Темной крови было менее, чем алой, и Реборну это понравилось.

Мимо уха просвистела стрела, вонзившись в кого-то за спиной. Реборн даже не обернулся – он точно знал, что это шептунья Льюиса. «Небо не трогает северян, потому что у врага нет лучников. Они не смогли справиться с ветром».

Драйзер вдруг схватил Реборна за руку:

– Врата! – закричал он и толкнул короля в сторону храма.

Реборн оглянулся – кто-то мельтешил в проеме храма, поблескивая атласной тогой. Жрец пытался оттащить застрявшего на пороге инаркха, чтобы закрыть врата. Тот хотел скрыться внутри, но не дошел – без обеих ног это было сделать трудновато. Две черных полосы крови тянулись по ступеням, по которым уже поднимался Реборн:

– Беккет! Громила! За мной, – отдал он приказ, выцепив взглядом ближайших рыцарей – высокого Беккета и низкого Громилу с таким длинным мечом, что он мог почесать острием зад коня, находясь у его морды.

Перед тем, как ввалиться внутрь храма, Реборн пристроил острие своего меча инаркху прямо в глаз – Жрецу тоже.

Глава 25. Шепот небес

Было время, когда не существовали даже Боги. Но однажды тьма расступилась под натиском Искры, она породила первого Бога, а, может, это Бог породил Искру. Извечный спор, что возникло первым – курица или яйцо? И кто же этот превышний, самый древний и старый Бог, отец всех остальных… или мать. Следует почитать все двенадцать, но одного больше всех – так отдается дань Тени Первородности. Отец Огня, Отверженный, Великий Воин – хранитель неба и земли, Плодоносная Мать – та, что отдает, Жница Смерти – та, что забирает, Безумный, рожденный в хаосе, Идущий по небу, плетущий судьбы, Провидица Времен, что ведает начало и конец, Непорочная Дева, Разводящий Волны, повелевающий морем и дождем, Врачеватель и Спящий – дом их – небесный чертог в созвездии дюжины. Дюжина скачет по небу копытами червонного жеребца от самого начала времен, глаза его зелены, копыта посеребрены, хвост с гривой голубы, и только там, где сердце – пустая, ночная синева.

На то есть свои причины.

Боги взирали на землю с высоты небес, и печалились о ее пустоте. Тогда Отец Огня взял часть Искры, Плодоносная Мать спустила ее на землю, Великий Воин защитил ее по пути от холода и сильного ветра, Идущий по Небу осветил ее путь, а Провидица предсказала лики будущего творения. Каждый Бог внес свой вклад, так появился человек. Но настало время, когда Мудрый Бог узрел, что люди копошатся в грязи без великой истины жизни и возжелал спуститься вниз, дабы наполнить смыслом их путь. И воплотился в теле человека, даровав созданиям разум, а с ним огонь, кров и умения. Так начали свой бег первые города и первые корабли. Кузнец, пекарь и плотник – прозвали его в народе, и каждый искал его лик во встречном и подающем руку. Но не по нраву оказалось рожденному из Хаоса разумность человека, ибо начало лежало в хаосе, а значит он – истина, и мудрость человеческая есть оскорбление Богов, и он разгневался. Безумный не чтил никого, кроме первородного, а первородным считал себя – значит, и человек должен был оставаться безумным.

– Спустившийся да не взойдет вновь! – гремел голос Безумного и небеса дрожали двенадцать дней и двенадцать ночей, рассекаемые громом и молнией, – Чертог Богов – небеса, непристало небожителям вставать в один ряд с низменными творениями. Непристало их возвышать до уровня Богов! Очистим небеса, чтобы нас не низвергли те, кто недостоин.

К его увещеваниям прислушались остальные Боги и тоже разгневались. Не пустили они Мудрого Бога домой, двенадцатой звездой в созвездие, когда пришло тому время. И потухло сердце червонного жеребца, что красной звездой согревало его могучую грудь. Замолкло небо, и погрузилось в долгую печаль.

Это было время Первых Перемен. Тогда волновались небеса, посылая ледяные тучи. Но Небесный Воин – вечный хранитель и защитник, единственный, кто не послушал гневных речей Безумного, не допустил продолжиться ссоре. Ему удалось вразумить остальных Богов, он сразился с Безумным и заточил его в темницу. Так на небе пропала ещё одна звезда, и созвездие двенадцати стало созвездием десяти. Потух зеленый огонь в безумных глазах червонного жеребца.

Взошел глас к небу – Мудрый Бог ответил своим братьям и сестрам, что не желает возвращаться на землю и остается среди людей. С тех пор Мудрый стал Отверженным, так он и ходит по миру среди людей, рождаясь, старея и умирая, и рождаясь вновь. Кузнец, пекарь и плотник – звезда, живущая на земле. Сердце червонного жеребца, отданное миру. Бог, которого нет. Не все помнили, что сердце дюжины когда-то полыхало красным огнем.

Прежнее единство больше не посетило Богов, Небесный Воин навсегда возненавидел Безумного за то, что тот поселил раздор в хранимых им небесах. Он бы навечно заключил его в темницу, но другие Боги уговорили Воина выпускать Безумного из клети по циклам небес, дабы он вздохнул глотком свободы. Так в глазах жеребца, временами, вспыхивает зеленый огонь безумия и на небе вновь светят одиннадцать звезд. Но новое мерцание, и Безумный вновь исчезает – Воин стойко бдит его вечное наказание, навешивая замки на нерушимую темницу. И так продолжается испокон веков.

Глава 26. Холод безумных зеркал

– Призраки… – Турун Хардрок стоял поодаль, сжимая в раках меч. Даже в пылу битвы северяне знали: к нему лучше не приближаться. Лекарь стоял рядом с заснувшими лошадьми, привязанными у скалы. Те запрокинули морды, повиснув на жестких веревках, крупы их нервно подергивались от беспокойных снов. Хардрок зорко зрел, когда его замечает враг и держит путь в его сторону. По обыкновению, в этот момент инаркх заносил над головой топор, а лекарь произносил