Пшеничная вдова - Данила Скит

– рана на плече запеклась, кровь остановилась. Его солдаты нуждались в Хардроке гораздо больше. Раненых грузили в повозки и везли в лагерь, чтобы служанки принялись перевязывать раны и варить мази, отвары и раздавать лечебные соли под наблюдением серого северянина. На его зоркий взгляд требовалось отсечь пару конечностей и чуть больше пальцев. В отличие от остальных, эту ночь Турун Хардрок спать не планировал.

Внезапное веселье прервали отдаленные крики.

Королева не выдержала, понеслась к побережью на своем тяжелом тягловом жеребце. Она оседлала его сразу же, как только увидала первую повозку с ранеными. Реборн почему-то не удивился, что Исбэль никуда не ускакала с Юстасом, но это ему все равно не понравилось.

Исбэль спешилась, не доскакав до прилива. Она что-то кричала, остановила всегда спокойного Берта, но тот не сразу понял, чего от него хотят. Тогда ей помог Вилли, указав рукой на вопросительно взирающего на нее Реборна. Полы походного костюма Исбэль развивались на ветру, плащ ее был зелен, а не черен – Реборну даже показалось, что она одела его специально, потому что испугалась чернотой бархата накликать смерть. Королева была очень пуглива и местами очень суеверна – Реборн это заметил давно.

– Живой! – истошно закричала Исбэль, набросившись на короля, словно ураган. Реборн сморщился, когда она на него налетела. Заныла рана. Он простонал, – Живой! – на глазах ее навернулись слезы, – Вы что… вы… ранены?

Она увидела запекшуюся кровь на его лице и ее охватил ужас. Реборн удивленно смотрел в испуганные глаза: в эту битву он довольно получал по голове, но все же не настолько сильно, чтобы начало мерещиться всякое.

– Не смертельно, – обескураженно ответил он, глядя, как по ее щекам катятся слезы.

Неистово залаял Лютый, увидев, как какая-то шавка с поджатым хвостом, выбравшись из-под коряги, начала драть китовью тушу с другой стороны. Он рычал, отрывая куски мяса, но почему-то не атаковал. Так они и ели, скалясь и жадничая, но китовьего мяса было вдоволь и дракой это так и не окончилось.

Лай будто вернул Исбэль в реальность, она отстранилась. Вокруг валялись части тел, стенали раненые, кровь смочила песок, одежду, окрасила волны в багровый, много крови. Прямо под ее носом лежали убитые Жрецы, завернутые в белые коконы, словно запеленованные младенцы. Ровно одиннадцать, еще одно маленькое тельце, тоненькое, словно тростник. Наверняка, при жизни оно было очень гибким. Острый Клинок был одет в черную шелковую рубаху, расшитую зеленым, на ногах его были шаровары и кожаные туфли с вздернутым носком. Лицо было усыпано веснушками, несмотря на смуглую кожу, нос вздернут, как и носки его туфель, а ресницы казались такими длинными, что на них смело могла уместиться бабочка.

– Они же мертвы… все мертвы, – прошептала Исбэль, опускаясь на песок. Ладони ее коснулись лица Жреца и пальцы ее запачкались красным, – Везде мертвецы, – она оглянулась. Рядом лежала чья-то рука. Дальше, постанывая, сидел раненый в ногу Хуберт, а за ним валялся, глядя в бездонное небо, Кальвин с переломанной шеей, – Столько убитых… мертвых… Все мертвы! – воскликнула Исбэль и зарыдала, спрятав лицо в ладони.

Никогда еще в жизни своей она не видела такой чудовищной картины. Во время осады она видела мертвых, но это было с высокой башни и тогда они казались просто куклами. А потом… мертвецы не собирались в кучу и не теряли конечности в таких количествах. Исбэль думала, что хуже не бывает, когда ее кузен потерял голову, а отец лежал перед ней с перерезанным горлом, но сейчас поняла, что на свете может быть все и не хотела увидеть нечто более ужасное. Она даже не знала, как ей пережить то ужасное, что уже есть.

– И о ком вы, интересно, печалитесь? – спросил Реборн, с привычкой выкидывая из своей груди теплоту, которую он испытывал каждый раз, когда видел Исбэль, – О нас или об этих безродных собаках?

– О.… о всеееех, – не унималась Исбэль и Реборн нахмурился. Все-таки какая глупая эта женщина, подумал он и тотчас же почувствовал в себе раздражение.

Исбэль оторвала лицо от ладоней и посмотрела в глаза Реборну с таким отчаяньем, что он начал раздумывать, не устыдиться ли ему.

– Ежели сложить все руки и ноги, славная получилась бы гора, – оглядывая песок, громко заключил Уилл. Волны уже морозили его ягодицы, но он стеснялся выйти из моря без портков при королеве.

– Ага, выйдешь из моря и взберешься на ней до неба, – ответил ему Хуберт, испытывающий любопытство, сколько Уилл еще сможет простоять с голой задницей в море.

Вокруг Исбэль раздались смешки, сдобренные доброй долей возбуждения. Воины еще не успели отойти от боя.

– Как… как вы можете смеяться? Вокруг же столько убитых! – слезы ее подсохли от изумления.

– Мы напихали в гузно Безумному, Ваше Величество, – с лихорадочной радостью в голосе объявил Родерик. – Наши воины смеются на том свете, а мы на этом!

Реборн ещё немного помедлил, вглядываясь в укоризну глаз Исбэль, а потом достал меч. Девушка только и успела вскрикнуть, а потом крепко зажмуриться. В воздухе послышался свист разрезанного бриза. Но Исбэль не почувствовала боли, она распахнула глаза и обернулась. Над ней возвышался стройный юноша, похожий на мальчика, а из запястья его руки брызгала кровь. Рядом с ноского ее сапога упала отрубленная плоть – когда Реборн рубанул, Острый Кинжал выпустил кинжал вместе со своими пальцами. На бледное веснушчатое лицо брызнула кровь. Убийца дернулся. Исбэль завизжала.

Уилл, Беккет и еще несколько солдат скривились, услышав звонкие, скрипучие женские вопли, похожие на ор павлинихи в королевском саду. Воистину, гул арки и вой ветра не казались им настолько режущими слух. Но если у кого и возникло заткнуть источник ора хорошим тумаком, никто не подал виду. Воины доблестно переносили визжащую женщину, потому как это королева. Если и дать какую-нибудь затрещину, чтоб павлин заглох, так это может только король. Но король тоже не спешил, терпеливо наблюдая, как Острый Клинок дергался в предсмертной агонии, истекая кровью и пытаясь настичь Исбэль. Та пятилась от него пятой точкой по песку, не переставая кричать. Все на удивление были спокойны, если не считать гримас недовольства от страдающих уш. Убийца сейчас мог уколоть разве что только самолюбие и Реборн ждал. Ждал, когда королева накричится, ждал, когда ее рыжая головка, наконец, наполнится разумом. Процесс шел настолько хорошо, что Исбэль сорвала голос. Случилось это, когда Клинок упал прямо на Исбэль, испачкав милосердную особу в своей крови. Тогда уж он окончательно издох.

– Видать, нажевался дурман-травы и встает, когда не попадя, – глубокомысленно заключил кто-то за