Пшеничная вдова - Данила Скит

Взгляд инаркха превращался в дымчатый, он начинал зреть призраков, погружаясь в тревожное забытье. Топор выскальзывал из рук, некоторые падали на песок. Турун Храдрок подходил к врагу и резал ему глотку, аккуратно, как и полагается лекарю. От его разрезов кровь вытекала быстрее и не требовалась вопиющая грубость вояк за его спиной, претившая жалостливому сердцу серого северянина. Но иногда он все же отрубал голову, чтоб наверняка.

Раздался оглушительный вой. Две собаки, оказавшиеся умнее остальных, забились под корягу рядом с прибрежным булыжником. У псин застыла кровь в жилах ровно так же, как и у их хозяев. Размером они были не меньше Лютого, но им не доставало его задора. Пес, казалось, совсем не чувствовал боли, когда от него оторвали кусок шерсти на боку вместе с куском кожи, он прижал лапой обидчика к песку и вырвал ему глотку. Вокруг него лежало восемь псин с переломанными шеями, с клыков Лютого капала кровь. Глаза его превратились в черные бусины и блестели как смола на солнце. Обманчивое спокойствие породы берсерка, наконец, сбросило будничные одежды. Запах крови и смерти пьянили его звериный разум, Лютый лениво протрусил сквозь черный дым, разбрызгивая кровь с клыков. Жадный до битвы взгляд шарил в поисках новой жертвы. В глотке свербило, он жаждал только одного – крови.

В нос ударил запах сырости. Липкие сумерки, жившие между мокрых мраморных стен, окутали вошедших внутрь рыцарей. Освещения не было, облегчение глазам дарили только лучи вечернего солнца через дырявый купол. Тот совсем не останавливал ни дождь, ни снег, ни высокие волны, ни птичий помет. Запах сырости смешивался с замшелым запахом мха, который рос тут повсюду: на стенах, полуобтесанных колоннах и полу. Все в этом храме было не так, все не по правилам. Не было высоких статуй, приятных благовоний, золота и сочного плюща. Не было яркого солнца, бьющего в арочные окна. Оранжевых факелов и пылающих алтарей, высушивающих воздух до приятной теплоты. Здесь царила густая опиумная темнота и хаос. Из серого мрамора выскакивали лица хаоса. Их было много и все они были разные. Вот лань, раскрывшая большеноздрую челюсть и вылупившая в ужасе один глаз, вот лев, гордый и яростный, но почему-то без гривы, вот лицо, с одной стороны дева, с другой – старуха. У Безумного Бога было много лиц, но ни одного полноценного. Все они были разделены надвое – прекрасное и уродливое, должное и искаженное. Словно лица эти были украдены и намеренно испорчены. Молчаливое безумие не имело краев. Лики выпрыгивали из колонн, стен, потолка и даже пола. Как призраки, вытягивающие свои шеи в надежде освободиться от тисков стен. О такой призрак споткнулся один из рыцарей, не забыв помянуть матушку.

Реборн оскалился за сталью. Он откинул забрало, попытавшись смахнуть кровь, залившую веко.

– Нужно найти опиумный алтарь, – сказал он остальным, – Глядите по сторонам, в храме могут…

Он не успел договорить, в сумерках послышался свист, разрезающий слух. Что-то скользнуло рядом, послышался лязг металла о металл. Громила выругался.

– Что за чертовщина? – голос Беккета ударился о стены и заглох, как и силуэт, скрывшийся в темноте.

– Берегите глаза и шею, – предупредил Реборн, – Храм охраняют Острые Клинки.

– Этого только не хватало, безумово отродье, – сплюнул на пол Громила, удивительно ловко обращаясь с длинным мечом, практически с него ростом. Плевок попал на мшистую морду игуаны. Но Громила этого не заметил, а если бы и заметил, то все равно не испытал угрызений совести.

Реборн ждал острого клинка, но тот медлил. Вместо него совсем рядом просвистел топор. Из сумерек появились инаркхи, засевшие в храме. Реборн знал – это вовсе не трусы, а те, кто остался защищать своего бога. Лучшие из лучших. Увернувшись влево, Реборн зашел сбоку и рубанул, инаркх ускользнул от острия мача. Удар топора о меч отдался болью в пальцах, локоть, угодивший точно в забрало, разбил Реборну нос. Рот наполнился соленой кровью. Реборн думать не стал, навалившись всем телом на инаркха. Тот оскалился, когда оказался под тяжелым телом, закованным в латы. Они оба потеряли оружие, поэтому Реборн воспользовался кулаком. Первый удар пришелся в нос – око за око, как и завещал Воин, а в детали Реборн вдаваться не стал. Противник не чувствовал боли – он это знал точно, но попытался сделать так, чтобы у того хотя бы закружилась голова. Когда рука потянулась за мечом, у носа мелькнуло лезвие топора. Как инаркх умудрился дотянуться до оружия в такой короткий отрезок времени, так и осталось загадкой, которую Реборн тоже предпочел не разгадывать – он отрубил ему запястье, надеясь, что левой рукой тот орудует хуже. К счастью, противник оказался не настолько талантливым, поэтому получил мечом прямо промеж глаз.

– Жертвенный алтарь! – крикнул Реборн, проглатывая собственную кровь, – Нужно пробиться к Жрецам!

Беккет отбивался от двух, его латы уже дважды спасли ему жизнь. На меч Громилы, словно репа на нож, был нанизан скалящийся в безумной улыбке инаркх. Он обхватил руками клинок и подбирался к рыцарю, двигаясь животом по лезвию. Кровавая улыбка его становилась все ближе, а Громила не мог выдернуть меч из окровавленного живота, он увяз в нем почти по рукоять.

Реборн почувствовал резкую боль и взвыл. Тонкий шестигранник кинжала вонзился в плечо, в щель между смятым наплечником и грудиной. Острый клинок исчез так же внезапно, как и появился – Реборн заметил только еле уловимую тень, взмывшую под дырявый купол. Встав, он почувствовал, как голова закружилась, а к горлу подступило нутро. Под латами ощущалась мокрота – кровь смочила ткань, ладонь обхватила рукоять кинжала, который Острый Клинок не потрудился забрать с собой. Резкое движение – клинок со звоном упал на пол, разбрызгав капли крови. Реборн сжал зубы от боли, шаря глазами по ставшему знакомым полумраку. Он двинулся вперед – к массивной двери жертвенника. Два удара – дверь не поддавалась, звеня драгоценными камнями на поросшем мху дереве.

– Беккет! – позвал Реборн, – Сюда! Живо!

«Куда ж живо?» – обескураженно подумал Беккет, которому чуть не пробили грудину. Два раза он схлопотал по голове, но враги не знали, что эта часть тела у него-таки самая прочная. Поэтому один из них лишился уха, а другому выпустило кишки. Беккет расстроился, что врагов это впечатлило не особо. От того, кто волочил кишки по полу уйти было проще, но ему все равно приходилось пятиться и смотреть под ноги.

Инаркх все-таки пробрался до Громилы, рыцарь дал ему в бородатую морду,