Опасный маркиз - Минерва Спенсер

— Благодарю тебя за эту веру.

Мия коснулась его подбородка.

— Пожалуйста, расскажи, что случилось.

Адам со вздохом откинулся на спинку стула.

— Почему бы и нет? Пожалуй, лучше с самого начала. Когда я впервые увидел Веронику, мне было девятнадцать. Она была… — Он умолк и покачал головой в ответ на свои мысли. — Ну, я таких прежде никогда не встречал.

Ревность к его жене горьким комом подкатила к горлу, хоть ее уже и не было в живых. Он с явным восхищением погрузился в прошлое. Уж не ящик ли Пандоры Мия открыла?

— Не будь неопытным влюбленным юнцом, я бы заметил, какая она дьяволица. Она изводила и меня, и других претендентов на ее руку, пока ситуация не достигла точки кипения: я вызвал на дуэль первого из трех мужчин, с которыми мне довелось драться из-за нее.

— Трех?

— Я его не убил, но лишил руки. — Адам с отвращением скривил губы. — Я как идиот пришел в восторг, когда она согласилась выйти за меня.

Мия потянулась было за своей чашкой, но рука так сильно тряслась, что пришлось оставить попытки. Ее буквально убили его слова.

Адам погрузился в воспоминания.

— Вероника была сама страсть, в то время как в меня вбивали с самого рождения холодный рациональный подход к жизни. Поначалу различия между нами меня восхищали, но после того, как родилась Кэтрин, ее бешеный нрав стал пугать. — Адам нахмурился и глотнул чаю.

— Почему? Что случилось?

Он с глубоким вздохом поднял взгляд, но направлен он был в никуда.

— Вероника совсем слетела с катушек — хотела даже оставить Кэтрин в деревне и вернуться в Лондон. Ей нужен был сын. А уж когда она забеременела Евой, я думал, что сойду с ума. Это были, пожалуй, самые долгие девять месяцев в нашей жизни. Она была… в отчаянии, когда опять родилась дочь. Я держал ее в Эксаме так долго, как только мог, сам тоже жил с ней в деревне, хоть она уже возненавидела всех нас, не говоря уже о своих дочерях.

Адам взглянул на Мию, но было ясно, что мысли его далеко.

— Я держал ее в Эксаме в надежде, что она преодолеет иррациональную ненависть к собственным детям, не прикасался к ней из опасения, что она снова понесет. — Его скулы пошли багровыми пятнами. — Не знаю, как может женщина ненавидеть собственного ребенка?

Мия поняла, что он спрашивает всерьез.

— Такое иногда случалось и в гареме, — тихо сказала Мия. — А бывало, что матери причиняли своим детям боль. Я не знаю, почему такое происходит, но это ужасно.

— Когда я предложил ей остаться со мной в деревне, то есть пропустить еще один сезон, она взбесилась: набросилась на меня с кулаками. Я пытался ее образумить, успокоить, но она вырвалась и убежала из дому. Когда стемнело, а она так и не вернулась, я пошел в конюшню, чтобы оседлать коня и отправиться на поиски. — Адам с горечью усмехнулся. — Она была там, в конюшне, верхом на одном из моих конюхов, и не только ничуть не смутилась, а рассмеялась мне в лицо и принялась издеваться.

Мия потянулась к его руке.

— О Адам!..

— Я решил отпустить ее в Лондон, чтобы держать подальше от моей семьи. — Он крепко сжал пальцы жены. — С тех пор как мы вернулись в столицу, она пустилась во все тяжкие. К тому времени мы вращались в разных кругах, так что я спокойно к этому относился и такое облегчение испытывал, наконец избавившись от нее, и радовался, что это происходит не при мне. По окончании сезона она вернулась в Брайтон, а я домой. Как последний трус я был счастлив не видеться с ней. Так вышло, что почти два года я проводил время в Эксаме с матерью, сестрой и дочерьми. Иногда мне почти удавалось забыть о ее существовании. — Он убрал руку и с усилием поднялся на ноги. — Боюсь, тут понадобится что-нибудь покрепче чая, любимая.

Адам налил себе бренди и опять сел.

— Я не мог постоянно жить в деревне — приходилось ездить в Лондон по делам, — и меня потрясло, когда я ее увидел. Вероника изменилась до неузноваемости: исхудала, состарилась, подурнела. Мы редко виделись, и она никогда не ночевала в Эксли-хаусе. Я уже несколько недель провел в столице, когда однажды что-то разбудило меня не то в три, не то в четыре часа утра. Из-под двери комнаты Вероники пробивался свет. До меня донеслись мужские голоса и голос моей жены.

Мия на мгновение прикрыла глаза, а когда разомкнула веки, увидела, что бокал опустел, а муж смотрит куда-то вдаль, но вряд ли что-то видит.

— Я до сих пор помню, что почувствовал в тот момент, но это не было ревностью. Мне было известно, что у нее есть любовники. — Адам невесело рассмеялся. — Да черт побери! Впору было испытать облегчение, но нет: той ночью я почувствовал ненависть.

Пока он вспоминал, на его лице были написаны те же эмоции, что испытал в ту ночь. Сейчас Мия могла поверить, что он способен на что угодно, даже на убийство.

— Я ненавидел ее за то, что она сделала со мной, с нашими детьми, с нашей жизнью. И теперь ей вздумалось осквернить одно из последних мест, что оставались для меня священными: мой собственный дом. Я не стал стучаться. — Его улыбка сейчас походила на оскал. — Она была в постели, но не с одним, а с двумя мужчинами. Я знал обоих, но лично знаком не был. Разумеется, они пришли в ужас, но не Вероника. Когда я вышвырнул ее любовников, она рассвирепела и бросилась на меня. — Адам рассмеялся и покачал головой. — Даже в ту минуту я повеселился от души, когда сказал им, что мой секундант с ними свяжется. Ты бы видела выражение их лиц! Они бросились наутек из моего дома, спотыкаясь друг о друга, с одеждой и обувью в руках. Все это время Вероника вопила как умалишенная.

Всякие следы веселья исчезли с его лица.

— Возвращаться в Эксам она отказалась. Даже вспоминать не хочу, что мне пришлось предпринять, чтобы загнать ее туда. К тому времени как мы добрались до дома, она стала совершенно невыносимой и опять ждала ребенка.

Мия поймала его холодный взгляд. Теперь ей было понятно, что именно в такие минуты, когда его лицо кажется невероятно спокойным и бесстрастным, он испытывает самые сильные эмоции.

— После рождения Мелиссы Вероника была безутешна.