Мёртвые девочки никогда не проболтаются - С. Дж. Сильвис

Сердце колотилось так громко, что звенело в ушах, и каждым ударом отдавалось болью в рёбрах.

— Джемма... — Я подняла глаза на её зелёные, как мох, глаза, и она поняла без слов — я пойду за сестрой Марией. Должна. Не было колебаний между правильным и опасным. Я не брошу ту, что защищала меня как родную.

Ведь теперь я знала — она намеренно сорвала десятки удочерений, чтобы оставить меня в приюте.

— Там сказано не быть стукачами. Значит, я иду с тобой.

Я сверлила её взглядом:

— Исайя убьёт тебя.

— Тогда умрём вместе, потому что Кейд прикончит тебя тоже.

Она стояла посреди комнаты, пока я рвала лист из блокнота, записывая адрес. Это был билет в один конец, но мы молча договорились — идём несмотря ни на что.

Не было времени обдумывать решение, когда мы вылетели из комнаты.

Голос Кейда звучал у меня в голове, яростно кричал, требовал не идти, но я не могла слушать. Потому что знала: не смогу жить с собой, если проигнорирую это.

Я не брошу сестру Марию.

Не брошу её, как когда — то бросили меня.

Глава 34

Кейд

Гравий хрустел под ботинками, когда мы прошли через ворота тюрьмы. Наши шаги слились в единый решительный ритм за спинами Исайи, Брентли и моей.

Мы почти не разговаривали по дороге — что неудивительно без Шайнера. Мы предлагали ему поехать (его отец тоже гнил за этими стенами уже много лет), но он отказался, хлопнув дверью. Лишнее доказательство того, что за его шутовством и распутством скрывается куда больше.

— Готовы к этому? — Исайя откинулся на стуле.

Мы сидели в ряд, каждый перед мутным пластиковым окном, за которым была тюремная зона. Комната оказалась не пустой, хотя время посещений подходило к концу.

Три места дальше рыдала женщина, а её блатной видный парень сидел по ту сторону с каменным лицом, ладонями на столе. Она всхлипывала об измене, а его взгляд ясно говорил: «Я тебя задушу».

Справа, за Исайей и Брентли, другая женщина — не плакала. Она говорила по — испански, и, если бы мне пришлось угадывать — она была в бешенстве.

Пульс бешено стучал под кожей, и, хотя мое лицо оставалось невозмутимым, а взгляд — ровным (я отказался вздрогнуть при виде него), внутри всё переворачивалось.

Было что — то жутко обнажённое в том, чтобы видеть человека, которому ты жаждал угодить в детстве, а теперь ненавидишь, — за тонким слоем пластика.

Я не боялся отца. Не так, как дети боятся своих мучителей. Но я яростно презирал его за то, что именно он растил меня. За то, что мог бы стать таким же.

И хуже всего — что именно он заставил мою мать отвернуться от меня, бросив в школе — интернате на произвол судьбы.

Двери открылись, и грудь сжалась. Хотел бы я, чтобы здесь была Джорни. Достаточно было бы одного её прикосновения — и я обрёл бы силы держать плечи расправленными, а кулаки — разжатыми. Вместо этого пальцы впились в ладони так, что костяшки побелели от напряжения.

Один за другим наши отцы вошли в наручниках — с наглыми, будто невесомыми ухмылками, словно они не в федеральной тюрьме, ожидая приговора, который может оставить их здесь навсегда.

Наглость была их стержнем. Когда они уселись напротив, мы с Исайей и Брентли откинулись на спинки стульев — с ещё более вызывающим видом.

Разница была лишь в том, что мы были на свободе. А они — нет.

Отец заговорил первым:

— Что, языки проглотили? Пришли просто пялиться на стариков, зная, что мы не можем вцепиться вам в глотки за вашу подставу?

Я проигнорировал отца, опустив взгляд на его шею. Из — под воротника оранжевой робы проглядывала потускневшая татуировка — змея, которую он набил, когда мне было семь.

Чего бы я только ни отдал, чтобы сжать пальцы на твоей глотке, папаша.

— Нам нужно знать, что вам известно о человеке по кличке Слэйв.

Отец Исайи хрипло рассмеялся, выглядя более потрёпанным, чем когда — либо. Я видел его с кровью на лице, но сейчас он казался разбитым:

— Ты, сопляк, серьёзно думаешь, что после сдачи нас федералам можешь просто прийти и требовать информацию? Надеюсь, Слэйв выпотрошит вас всех.

Мои уши навострились:

— Значит, вы его знаете?

Его взгляд не отрывался от Исайи. Я чувствовал, как меня прожигает взор моего отца, но впервые в жизни не обязан был встретить его взгляд. Он больше не мог ничего сделать — ни мне, ни матери.

— Что, — наконец заговорил отец Брентли, — хотите и Слэйва сюда засунуть? Удачи.

Исайя упёр ладони в стол, приблизившись к пластиковому стеклу:

— Ты знал, что скоро мне предстоит дать официальные показания? Что я сяду с окружным прокурором и расскажу всё о твоём грязном оружейном бизнесе? Назову каждого, кого ты убил или приказал убить?

Он перевёл взгляд на моего отца и отца Брентли:

— И ваши сыновья сделают то же самое.

Будь мы по ту сторону стекла, я бы наверняка услышал, как у них скрипят зубы.

Это наконец заткнуло их — чего нам никогда раньше не удавалось.

— Значит, вы здесь, чтобы стрясти сделку? — прошипел отец Исайи.

Тот пожал плечами:

— Зависит от того, что вы скажете.

Его хриплый хохот леденил душу:

— Думаешь, я тебе поверю? Пусть в тебе и течёт моя кровь, но для меня ты, сынок, мертвец. Ни хрена не скажу.

— Ладно, — Исайя сохранял спокойствие, хотя я видел, как его нога дёргается под столом. Понимаю тебя, брат. — Тогда наслаждайся смертным приговором.

Он усмехнулся:

— Мне стоит назвать пару имён — и бум, тебе пришьют десяток убийств.

— Всем вам, — добавил я, ловя на себе взгляд отца, в каждой морщине которого читалось предательство.

— Так позвольте повторить вопрос, — голос Исайи звучал ледяной вежливостью. — Расскажите всё, что знаете о Слэйве, и, возможно, я «забуду» упомянуть парочку мерзостей, свидетелем которых был.

Тишина повисла между нами. Рыдающая женщина всё ещё голосила, действуя на нервы. Испанка уже ушла, хлопнув дверью. Часы посещений подходили к концу — если они не заговорят, мы уйдём ни с чем. А я был полон решимости выяснить, кто охотится за моей девушкой.

— Пошёл ты. Я и отсюда могу приказать убить вас троих, — ухмылка Карлайла была зловещей. В животе похолодело. — Просто жду момента, чтобы, выбравшись из этой дыры,