Эта башня во мне - Надежда Викторовна Ожигина

– Бритву принести не догадался?

– В другой раз. Пей куриный бульон. И хватит уже валяться в постели. Да, я не прав, не рассчитал, забыл, что ты истратила силы. Тебя ранили инцы, потом встреча с сестрами, а тут я со своим экзаменом. Но сколько можно паясничать, Аля?

Бульон сытный, теплый, возвращает жизнь. В моей гостинице такого не варят. Неужели воспользовался плитой? На миг представилось, как Григ Воронцов рубит курице голову на балконе, принося кровавую жертву. А потом нарисовался другой Григорий: в передничке с рюшами на голый торс, с половником у кипящей кастрюли.

…Я вернулся в Москву в разгар сноса башни. Ее очень быстро, но бережно разбирали на кирпичи. К тому времени командор Самойлов уже получил сокровища ордена. Отец оказался так слаб, что под пытками сдал тайники, не торгуясь.

– Что ты сделал?

– Так, разные мелочи. Кое-кому отомстил. И внушил нужные мне решения. Кирпичи не стали дробить, их использовали при мощении улиц. Пришлось через третьих лиц добраться аж до Максима Горького, чтоб демонтировать элементы декора. Часы с башни ушли в Коломенское, фундамент оказался слишком прочным для слома, его посчитали незначительной мелочью и закопали, как хладный труп. Я – не со-здание, Аля, но и мне было больно до звона в ушах. Даже Сухаревскую площадь назвали Колхозной, а над останками башни вколотили, будто осиновый кол, доску почета колхозников! Я как раз изучал на ней список хозяйств, когда меня арестовали. Рядом не оказалось рояля, такое упущение, Аля! А сила амулетов и талисманов рано или поздно подходит к концу. Дальше – суд, клеймо на плече, Сибирь. Вой, когда мерзавец Самойлов с ласковой улыбочкой сообщил, что Тамару поместили в дом скорби. Так себе сказочка, правда? Допила бульон? Молодец…

Сколько дней прошло? Два или три?

Мы как будто провалились в беспамятство, очутившись вдвоем в безвременье. Мне казалось, живем так несколько лет, приноравливаясь, учась понимать… Но увы, этот бред не обернулся идиллией. Когда я очнулась на четвертый день, здоровая, полная сил и энергии, как после долгого сладкого сна, в башне не оказалось Грига.

Ни отзвука, ни отголоска мелодии. Лишь на кухне пахнет бульоном, а в ванной – ромашковой пеной.

Что ж, Григ меня не убил. Не забрал амулет, за которым охотился. Не причинил иного вреда. Попросту отлепил от подошвы, оборвав случайный недороман.

Хорошенько пострадать мне не дали.

Сначала по смартфону позвонил дирижер и устроил форменную головомойку. Отчего не выхожу на связь? Дома не ночую, пропускаю репы! Надоело играть в квартете? Ну так надо предупреждать! А вообще так дела не делаются, он заключил офигенский контракт, а где прикажете искать замену?

Дирижер орал минут десять, без перерыва на перекур, самозабвенно и радостно, как умеют лишь музыканты, дорвавшиеся до публики.

Я перебила поток красноречия, напомнив, что завтра идем на концерт слушать волшебные звуки Азии в Малом зале консерватории. И вообще, у меня погибла подруга, имею я право уйти в запой?

– Ты даже на похороны не пришла, – укорил сбавивший тон дирижер.

Не пришла, он подметил верно. Даже не знаю, кто Элен хоронил, наверное, подручные Кондашова и сослуживцы из «Ленинградской». Не нашла в себе сил постоять над могилой той, кто пытался меня убить. Просто так постоять, поскорбеть, без осинового кола под мышкой. Может, попозже, когда адаптируюсь и почувствую силу со-здания.

– До завтра. Встретимся у Чайковского, – я торопливо нажала отбой, обрывая поток сочувственной мути, готовой излиться в перегруженный мозг.

Только я отложила смартфон и подумала о сытном завтраке – или ужине? или обеде? попробуй разберись на голодный желудок! – как затрезвонили в дверь.

Убежденная, что это Варвара – кто еще мог проникнуть на тайный этаж, убедив гостиницу сдаться без боя? – я бездумно рванула створку.

За порогом топтался Обухов, и лишь по его ошалевшему взгляду и по полезшим на лоб бровям, осознала, что встречаю его нагая, как ведьма из свиты Воланда.

С диким грохотом хлопнув дверью перед рожей гардемарина, я побежала в спальню в поисках хоть какой-то одежды.

В коридоре скрипнуло, засквозило. Данила, прокашлявшись, робко спросил:

– Аль, можно войти?

– Входи уже, нечисть! – дозволила я, натягивая узкие джинсы.

– Если у тебя проблемы с одеждой, – снова поперхнулся гардемарин, – съездим в Сокольники, заберешь из квартиры… Клятая Изнанка! У тебя тут скелет!

Я вышла в коридор, отпинала Самойлова, и тот покорно свалил на балкон.

– Не смущайся, – ободрила я курсанта. – Кофе будешь? Я закажу, все равно собиралась поесть. Скелет – это ваш командор, иногда помогает мне по хозяйству. Сергей Самойлов, слыхал о таком? Я ведь докладывала Фролову. Покончил с собой в этой квартире, а тот свет не принимает, прикинь!

Обухов заказал себе кофе. С коньяком. Коньяку побольше. В принципе, можно обойтись без кофе, если коньяк хороший.

Я затребовала всякой снеди, вожделенный сладкий тортик и зеленый чай в пузатом фарфоровом чайничке. Вот так, поедая мясо, баклажанные рулетики и камамбер, я рассказала курсанту все, что хотела и что могла. Ни разу не вспомнила Грига, выдергивая, как сорняк из сердца. Зато предъявила полезный навык, призвав из гостиной скрипку.

Даня, если и беспокоился, быстро расслабился от коньяка и от моего цветущего вида. Поддался чарам со-здания и слушал с искренним интересом о том, что все эти дни я провела в медитации. Как из музыки творила оружие по подобию драконового гуциня, чтобы бороться с нечистью на его территории.

Лишь иногда позволяла себе мимолетный взгляд в угол кухни.

Там, в неглубокой фаянсовой раковине одиноко стояла кастрюлька, пахнущая куриным бульоном.

5.

Как избавиться от несчастливой любви? Как забыть парня, которым грезишь вот уже три недели? Стереть образ роскошного мужика, оказавшегося вдруг маньяком, абьюзером и бессердечной тварью?

Разумеется, сходить на концерт в Московскую консерваторию!

Ну а что, если клин вышибают клином, то и музыкальные раны нужно лечить с помощью музыки. Окружить себя умелым сплетением звуков, положить разбитое сердце в исцеляющие потоки. Провалиться в волшебную сказку, уплыть по течению грез, бессмысленных фантазий, иллюзий, чтобы вернувшись, переродиться в начале нотного стана. Сыграть мелодию жизни заново, в более мажорной тональности, проставляя presto над первым тактом.

В общем, все как обычно. Если мне плохо, все кругом обломалось, а жизнь, как напольное зеркало, в которое кинули кирпичом, раскололась на сотню осколков, – я выбираю концерт. Причем из московского репертуара – самый необычный и экзотический, открывающий простор для фантазии.