Эта башня во мне - Надежда Викторовна Ожигина

С лицом Грига что-то творилось, по всей коже проступали черно-синие вены, оплетали скулы и виски чешуей. В глазах проявился оранжевый отблеск, будто рядом запалили костер. А когда он скинул рубашку и аккуратно повесил на плечики, на спине показались не вороньи перья, а кожистые складки и шипастый гребень, протянувшийся вдоль позвоночника.

– Кто же ты? – зашептала я, сминая пальцами простынь. – Зачем убиваешь, крадешь?

Он скосил рыжий глаз и хмыкнул, но отвечать не стал. Кто я такая, чтоб мне отвечать! Просто девочка из метро…

Откуда-то из глубин подсознания, будто косяк серебристых рыбок, потревоженный хищной памятью, всплыли иные слова и звуки, полные предвкушения боли.

…Так далеко и так близко, а придется ждать полной силы! Ты звенишь как бяньцин и течешь серебром, но я знаю ссспособ тебя излечить…

Григ приблизился, положил руку на лоб. Стало немного легче от прохладного прикосновения. Боль ненадолго утихла от прилива исподней силы. Я всмотрелась в него – лицо как лицо, красивое до опьянения, но привычное, почти родное. Ни синевы, ни чешуи, ни готовности разрушить Москву, чтоб заполучить амулеты.

–Тебе нужно окрепнуть, стать злее. Сколько продержишься против дракона?

А сколько продержусь против тебя? Ведь сама выдала тебе карт-бланш! Почему же теперь скулю?

…. Ты не нужна мне, глупая девочка, верящая в добро…

– Если ты будешь рядом, проживу еще целую вечность!

Воронцов еле сдержался, чтоб не влепить мне пощечину, попятился к балкону, закрываясь рукой. Как будто я могла спрыгнуть с кровати и вцепиться в него из последних сил. Зарычал с прорвавшейся болью:

– Да поверь ты уже знающим людям! Я монстр, убивающий всех, кто осмелится меня полюбить! И не тебе переписывать правила…

4.

Дальше был жар и бред, и полночная агония в мокрой постели.

Башня сгустком магической силы помогала больному телу, но душа рвалась в клочья и не желала спасения. Меня впервые в жизни избили. Не кулаками, не ногой с разворота, не банальной и пошлой пощечиной. Меня искалечили музыкой, сломав внутри что-то ценное, хрупкое, без чего не дышалось и не жилось. Слезы срывались из-под ресниц и высыхали, касаясь щек, не успев скатиться на скулы. Я кусала губы, чтоб не кричать, но выла так, что скелет Самойлова прятался в кабинете, чтоб не попасть под мою в самом деле горячую руку.

Меня ударили музыкой, вонзили в тело, как убийственный нож с почерневшим отравленным лезвием, и яд раздирал изнутри. Победили моим оружием. На моей территории. Наказал единственный нечеловек, которому я поверила, просто так, расставил приоритеты. Выявил бреши в защите.

Хотел научить? Возможно. Защитить? Ну, разумеется. Только я теперь ни жива, ни мертва, девушка в старой высотке, слепленная с ней, как пельмени в пачке, побывавшие на жаре… Клятая Изнанка, до чего же стыдно.

Григ – монстр, убивающий всех, кого выбирает партнером. Вот что втолковывал мне Фролов, убеждая снова и снова. Вот о чем беспокоился Обухов. Даже Тамара его боялась, так, что при имени любимого брата без раздумий пустилась в бега…

Кажется, звонил телефон, снова и снова, и снова. Кажется, Варька бесновалась внизу, пытаясь растормошить котов и заставить подняться к шпилю.

Я никого не хотела видеть в омуте жарких видений, никого не хотела впускать, ни кромешников, ни сестер. Не было ни единой души, способной меня оживить. Кроме того, кто ударил. Лечим подобное подобным, не так ли?

Когда Григ приходил сквозь балконную дверь, доставал из шкафа футболку и смотрел на меня шальными глазами из-под спутанных темных волос, в моей руке проявлялась скрипка. Я не пыталась ее приманить, не плела загадочных заклинаний. Но Григория, наконец, воспринимала как нужно: опасность, унижение, боль! Все тело напрягалось при его приближении, и ладонь нащупывала смычок в мокрой от пота кровати.

Тот довольно хмыкал, кивал одобрительно, лишь глаза выдавали отчаяние. Будто наши встречи и посиделки, разговоры, наметившийся дуэт дали ему передышку, столь желанную в долгом пути. А теперь он сам все разрушил, и накатывает привычное одиночество.

Почему я их раньше не замечала, эти щемящие ноты тоски, что прятались за жужжанием ос и разрядами электричества? Как давно Григорий живет один? С первой жертвы? С третьей, с десятой? Или потребовалась сотня девушек, загубленных звериной натурой? Никого не любил, но ведь симпатию чувствовал? Желание, страсть, вожделение? Отдавал кусочек сердца партнерше, а взамен… Рвал на части ее?

Кто же вы такие, брат и сестра, отчего стали злобными монстрами? Пауки, богомолы… Кто вы такие?

Кажется, я кричала вслух.

Григ трогал прохладной ладонью лоб. Укладывал скрипку обратно в футляр. Поил чем-то горьким и вязким, отдающим болотными травами. Вытаскивал меня из кровати, требуя у «Ленинградской» сменить белье и матрас. Нес в ванную комнату, опускал в воду, пахнущую ромашкой и мятой, ополаскивал от вонючего пота. В этот миг позволял себе ласки, такие рыцарско-пуританские, что хотелось смеяться до слез. Жаль, со смехом были проблемы.

Просыпалась – снова в поту, простыни влажные, на теле рубашка. Рядом никого, только старая скрипка лежит на соседней подушке. И гремит костьми командор.

Иногда тот бредовый Григ отвечал на вопросы воспаленного мозга. Он словно придумывал сказку, убаюкивал меня, как ребенка…

… Твоя бабушка была гением места. Божеством улицы Вознесенская. Потомком первых исподов, присягнувших Якову Брюсу. После смерти Петра их ветвь отделилась от упавших в интриги кромешников и отправилась вместе с фельдмаршалом в Глинки. София ни разу не видела Брюса, зато дружила с внучатым племянником, генерал-губернатором обеих столиц. Впрочем, он быстро свалил в Петербург по решению Екатерины. Этот Яков Брюс не любил Москву…

– Разве София не достойна любви? Или… Ты убил ее, Григ?!

Тишина в ответ, шорох бархатной шторы возле балконной двери. Глупая девочка из метро. Есть на свете такие вопросы, на которые лучше не знать ответ.

– Что ты хочешь от меня, скажи!

– А сама ответишь, Седьмая? Как ты представляешь совместный дуэт? Эти милые игры в семью, ужины при свечах? Музицирование по ночной прохладе? Удивляюсь себе: как я это позволил! Купился на банальнейшую из приманок. Я иду к своей цели, девочка, я по-прежнему к ней иду. Всего лишь споткнулся о тебя в метро. Или вляпался, как в жвачку, не отдерешь…

– Проваливай, пока я тебе не вмазала!

– Голову не разбей, глупышка. В ней скрывается весь этот бред…

Чьи-то руки приподнимают с кровати, холодные, точно мрамор. Запахи укутывают, как уютный плед. Под ухом бьется сердце, в чуть ускоренном темпе, другие не