Дочери судьбы - Тара Хайланд

чтобы вмешаться. Разговор был недолгим. Как и Рич, Элизабет была уверена, что сестре нужна помощь, а Эмбер в равной степени считала, что не нужна. Элизабет даже не скрывала раздражения.

– Хоть раз в жизни подумай о ком-нибудь, кроме себя! Ты знаешь, что отец болен. Не хватало только, чтобы он это увидел.

Эмбер бросила трубку, прежде чем сестра договорила. Она была не в настроении, чтобы слушать очередную нотацию. И, между прочим, с какой стати ей слушать Элизабет? Как бы ни умна была ее сестрица, она работала на отца, да и Кейтлин теперь тоже. Только Эмбер сама добилась успеха. Они наверняка ей завидуют. Но от этой мысли не полегчало. Сначала Рич, теперь Элизабет. Неужели они оба правы? Неужели она сама портит себе жизнь?

Эмбер в подавленном настроении пошла в гостиную. Джонни смотрел телевизор с пятидесятидюймовым плазменным экраном, который Эмбер купила по его желанию. Ей удалось уговорить его убавить звук, и она выплакала ему свои невзгоды. Он отнесся к происшедшему совершенно безразлично.

– Да не беспокойся, – небрежно заметил он, переводя глаза на экран. – Я уже через что только не проходил. Через несколько дней эта шумиха угомонится.

– Правда? – шмыгнула носом она.

– Ну конечно. Черт, может, и к лучшему, что так получилось. Найдутся другие, кто захочет с тобой работать. Я переговорю с Бреттом, посмотрим, что он сможет сделать.

Эмбер чуть не сказала, что Бретт не слишком преуспел, чтобы найти работу для самого Джонни, но решила промолчать. Джонни такой ранимый, и не стоит лишний раз напоминать, что он до сих пор не заключил ни одного договора на запись пластинки. На самом деле это ничего не значит. Он ей уже объяснял. На это уходит много времени. Нужно подождать, пока уляжется шум вокруг «Калейдоскопа», прежде чем начинать сольную карьеру. А пока у него множество идей, и, как только подпишет контракт со звукозаписывающей компанией, он вернется в студию.

Джонни похлопал по дивану рядом с собой.

– Иди сюда, детка. У меня есть успокоительное.

Она села рядом, наблюдая, как он высыпает коричневатый порошок на квадратик фольги и достает зажигалку.

– Когда я это разогрею, дыши поглубже.

Она подозрительно посмотрела на фольгу.

– Что это?

– Героин, – невозмутимо ответил он, будто о пустяках.

Эмбер отпрянула.

– Нет, ни за что!

– Успокойся, – сказал он ровным голосом. – В этом нет ничего особенного. Ты же не колешься, привыкания не будет. Просто чуть расслабишься, снимешь напряжение. Тебе понравится, поверь, – подмигнул он.

Эмбер колебалась. Она не была девицей строгих правил, когда дело касалось расслабления. Еще в школе «Бомонт» она регулярно баловалась кокаином для поднятия настроения и была неравнодушна к сигаретам с марихуаной, чтобы снять напряжение. Джонни толкал ее дальше. Еще в начале их отношений он показал секс с экстази, и она пришла в полный восторг: наркотик усиливал ощущения, заставляя сопереживать, чего она не испытывала ни с одним партнером. Джонни знал и другие приемы: иногда втирал кокаин в причинное место, словно обезболивающее, и гонял часами, как заведенный.

С этим у Эмбер проблем не было. Но тут совсем другое. В героине было что-то… оттенок. Она видела рекламные ролики восьмидесятых, где наркоманы кололись. Но Джонни не такой, и она тоже. Если он говорит, что все будет хорошо… ну, разок можно попробовать.

Джонни подогрел фольгу, и Эмбер подалась вперед, глубоко вдыхая тонкий дымок, как он ей и говорил. Ее затошнило, и она тут же пожалела, что не вняла инстинктам и поддалась уговорам. Но через мгновение это уже не имело значения: тошнота неожиданно сменилась приливом удовольствия, чувством эйфории, словно все оргазмы, которые она когда-либо испытывала, объединились в один.

– Говорил же, что тебе понравится? – понимающе ухмыльнулся Джонни, увидев выражение ее лица.

Глава сорок шестая

Элизабет нервничала редко, но, приехав на первую демонстрацию моделей «Мелвилла» с тех пор, как Кейтлин назначили главным модельером, она с удивлением почувствовала, как напряглись плечи, а в животе началось неприятное бурление. Она боялась, что на шоу никто не придет.

С месяц назад Элизабет запросила отчет по приглашенным у отдела рекламы и связей с общественностью и пришла в ужас оттого, что почти половина от приглашений отказалась, а еще четверть даже не удосужилась ответить.

Элизабет помчалась наверх к Шанталь, помощнице директора по рекламе, и хлопнула по столу списком.

– Что, черт возьми, происходит?! Почему никто не хочет прийти?

– Наша демонстрация моделей последняя, вечером, в половине восьмого, – дрожащим голосом пояснила та. – Как раз после шоу Стеллы Маккартни, которое проводится на западе Лондона. Все скорее предпочтут тусоваться в Вест-Энде, чем отправляться в Восточный Лондон.

И, поколебавшись, добавила:

– Большинство из них и пальцем не шевельнут ради «Мелвилла».

Вот это катастрофа! Какой смысл в чудесных преобразованиях компании, если никто этого не увидит?

– Шанталь, не в службу, а в дружбу, – мягко попросила Элизабет, привлекая девушку на свою сторону. – Разузнайте, пожалуйста, для меня размер и любимый цвет обуви влиятельных редакторов журналов мод Нью-Йорка, Лондона, Парижа и Милана. Есть у меня безошибочный хитрый способ заполучить их на шоу.

На следующий день Элизабет разослала тридцать пар новых домашних туфель от Кейтлин: симпатичные балетки-лодочки из мягчайшей серебристой или золотистой кожи, украшаемые блестками, сложенными в мешочек на шнурке. Элизабет видела, что они не только практичны, но и интересны, демонстрируют новый облик «Мелвилла» и намекают, о чем будет новая коллекция. Наутро раздались звонки от редакторов, которые теперь хотели попасть на шоу. План Элизабет сработал так же, как с женой Ямамото много лет назад.

Конечно, по закону подлости трудностям не было конца и края. Сегодня утром на столицу обрушилась метель. Потом симпатичные снежинки превратились в серую слякоть, и Элизабет провела остаток дня у окна, с отчаянием вглядываясь в помрачневшие небеса, размышляя, не помешает ли публике погода. Кейтлин, как назло, решила провести шоу в Бермондси, очень далеко от центра города, куда и не в такую погоду добираться неудобно.

Но когда Коул свернул с шоссе, она поняла, что тревоги напрасны. У парковки выстроилась очередь «Бентли» и «Ягуаров». Еще одна очередь из черных такси высаживала у задрапированного бархатом входа проворных журналистов.

– Ну, ты счастлива? – посмотрел на нее Коул, последние несколько дней безропотно переносивший отголоски ее стресса.

– Гора с плеч, – смущенно улыбнулась она.

К двери машины спешил швейцар с огромным зонтом-тростью. Элизабет аккуратно обошла лужицу, удивляясь, с чего ей пришло в голову обуть в такой вечер босоножки. От них же ничего не останется. Она пригладила светлые прямые волосы. Слава богу, не надо беспокоиться о прическе, кудри не завьются.

Коул бросил ключи прислуге и присоединился к Элизабет, взяв ее за руку.

– Ну что? Идем?

Элизабет взглянула на мужа, чувствуя неожиданный прилив гордости. Муж всегда хорошо выглядит, но сегодня был просто великолепен: смокинг безупречно сидел на широких плечах. А сколько он пережил… Когда все это пройдет, она снова посвятит себя ему. Если… если все пойдет хорошо.

Но почему бы и нет? Вся семья сплотилась вокруг единой цели, все они сегодня здесь, болеют за успех вечера. Все, кроме Эмбер. Элизабет преследовало чувство вины. В том, что Эмбер не прилетела, частично была виновата Элизабет. Теперь, оглядываясь на прошлое, она жалела, что не подготовилась к этому звонку. Ее так ошеломили фотографии сестры в газетах, что она совершенно вышла из себя.

Успокоившись, Элизабет пожалела о ссоре. Желая загладить вину, она решила, что лучше всего поддержать Эмбер, пригласив ее демонстрировать модели сегодня вечером. На этот раз она заставила Кейтлин позвонить младшей сестренке, ведь между ними не было столько ненужных ссор в прошлом. Однако Эмбер упрямо отказалась, настаивая, что она вполне способна сама найти работу и в благотворительности не нуждается.

– Она все еще сердится, – решила Кейтлин. – Отстань от нее на несколько недель, и потом попробуем снова.

Элизабет понимала, что Кейтлин права. Что ни говори, Эмбер уже не ребенок, и заставить ее подчиниться невозможно. Сейчас, усевшись в первом ряду, она оставила мысли о беспокоившей ее младшей и подумала