Хрустальная ложь - М. Эль

Она замолчала, ее взгляд устремился куда-то в потолок, к теням, танцующим от света города.

Дождь барабанил по стеклу, создавая свой ритм. Тик-так, тик-так — как старинные часы, которые отмеряют не время, а расстояние между двумя людьми, которое таяло с каждым ударом капель.

— Я, когда была ребёнком, — вдруг сказала она, ее голос был далёким, словно из другого мира, — любила лазать по старым подвалам. В доме у нас под Флоренцией. Мама кричала, бабушка ругалась, а дед смеялся. Говорил, что у меня в крови не вода, а бензин.

— А отец? — спросил он, его голос был предельно нежным.

— Отец говорил, что однажды этот бензин кто-нибудь подожжёт. — Валерия усмехнулась, но в глазах промелькнула мимолетная грусть, тень старой обиды. — Похоже, он оказался прав.

Виктор перевёл взгляд на неё — та самая Лилит. Валерия Андрес, которая с пистолетом могла выбить из равновесия любого, кто встал бы на её пути. Сейчас она выглядела совершенно иначе. Без маски, без брони. Просто девушка, уставшая от собственных бурь, от внутренней войны.

— А ты? — спросила она, не поворачиваясь, но чувствуя его внимательный взгляд. — Что хотел, когда был ребёнком?

Он замер на секунду, погружаясь в собственные воспоминания.

— Хотел… чтобы отец снова улыбался. После смерти матери он перестал. Мир вокруг него просто потух.

Дом был шумным. Смех, запах корицы, хлопки дверей — всё это наполняло пространство жизнью, теплом и светом.

Маленький Виктор, лет восьми, сидел на кухонном столе, болтая ногами, его глаза горели любопытством и детским восторгом. Его мать, Амалия, с яркими голубыми глазами и светлыми, как у него волосами, заплетенными в пышную косу, ставила на стол свежую выпечку, от которой исходил волшебный аромат.

— Виктор, не трогай руками, горячо! — её голос был полон заботы, но с той легкой, игривой интонацией, которую он так любил.

Он хитро улыбнулся, но всё равно потянулся к румяной булочке. Она легонько хлопнула его по пальцам, и мальчик звонко захохотал.

В этот момент дверь открылась, и вошёл Люциан Энгель, глава клана. Мужчина, которого боялся весь восток штатов, чье имя шепотом произносили в криминальных кругах, чья власть была неоспорима. Но дома он был другим.

Он замер на пороге, увидев жену, словно каждый раз видел её впервые. Улыбка — редкая, искренняя, предназначенная только ей — осветила его жесткие черты, смягчая их.

— Милая… — произнёс он так тепло, так нежно, что Виктор до конца жизни запомнил этот звук. В этом простом слове было столько любви, что оно казалось не принадлежащим этому суровому мужчине.

Амалия повернулась к нему, мягко улыбнулась — и весь ее свет, вся ее энергия, казалось, была обращена только к нему, освещая его, словно солнце.

Люциан подошёл, взял её лицо ладонями, словно она была самым хрупким и драгоценным сокровищем, и поцеловал — долго, нежно, почти благоговейно.

— Я скучал.

— Ты ушёл всего на пару часов, — рассмеялась она, прижимаясь к нему.

— И всё равно скучаю.

Маленький Виктор смотрел на них, покачивая ногами. Он тогда ещё не понимал, что такое любовь в полной мере. Но он понимал одно: его отец, страшный и непоколебимый, человек-гора, превращался в другого человека рядом с матерью.

Мягкого.

Спокойного.

Светлого.

И мать — сияла, когда он был рядом, её глаза светились счастьем.

Люциан, не выпуская жены из объятий, поднял сына на руки.

— Скажи, кто самая красивая женщина на свете?

— Мама! — воскликнул мальчик, не задумываясь ни на секунду.

— Правильно. — Он поцеловал Амалию в висок, её волосы коснулись его губ. — И если ты однажды найдёшь такую же — береги её.

Мать, смеясь, пожала плечами. — Он ещё маленький.

— Нет, — сказал Люциан, глядя на Виктора серьёзно, в его глазах промелькнула какая-то особая мудрость. — Наш сын не будет искать обычную женщину. Его судьба — огонь. Ему нужна такая же.

Маленький Виктор смотрел на родителей, на их сплетенные руки, на их сияющие лица, и думал:

«Если любовь — это так, то я тоже буду любить так».

Ему казалось, что это будет всегда.

Смех.

Тепло.

Свет.

Это был обычный вечер. По крайней мере, таким он казался до определённого момента. Люциан, глава клана, уехал решать дела с одним из кланов восточного побережья — привычные переговоры, требующие его неоспоримого авторитета. Амалия, его яркое солнце, как всегда, зашла в комнату Виктора, чтобы пожелать ему спокойной ночи. Она наклонилась, её золотистые волосы коснулись его макушки.

— Ты опять читаешь ночью? — рассмеялась она, её смех был лёгким и мелодичным, как звон колокольчиков.

— Только чуть-чуть! — ответил он, поспешно пряча фонарик под одеяло. Свет маленькой лампочки пробивался сквозь ткань, но он надеялся, что она не заметит.

Она села рядом, её рука мягко гладила его по волосам, успокаивая. — Не становись таким же упрямым, как отец.

— Но ты его любишь, — возразил он, вспоминая, как отец, обычно такой суровый, превращался в нежного при мальчике рядом с матерью.

— Поэтому и знаю, сколько с ним проблем, малыш, — с улыбкой ответила она, но в её глазах мелькнула тень.

Он смеялся, ей тоже было весело.

Дверь хлопнула внизу. Резкий, неожиданный звук, нарушивший уютную тишину. Амалия вздрогнула — странно, слишком рано. Люциан должен был вернуться гораздо позже.

— Сиди здесь, — сказала она тихо и быстро, её голос дрогнул.

Он не понял, но почувствовал, что в её голосе появилось что-то новое — тревога, от которой его собственный детский мир начал рушиться.

Она вышла.

Через секунду — громкий грохот. Стекло разлетелось вдребезги. Затем — крик. Её крик.

И тишина. Мертвая, зловещая тишина, которая была страшнее любого шума.

Виктор забился под кровать, прижав колени к груди, словно пытаясь стать меньше, незаметнее. Мать всегда говорила ему: "Если в доме чужие — прячься, пока я не позову." Это был их секрет, их правило выживания. Он ждал. Минуту. Пять. Внизу слышались голоса. Незнакомые, грубые, мужские.

— Она была одна.

— Подтвердили, что муж ушёл?

— Да. Увози её.

Он хотел выскочить. Он хотел закричать, призвать их остановиться. Но мама сказала — прятаться. Он слушался. Он заставлял себя оставаться там, в темноте, под страхом, который сжимал его сердце.

Вдруг он услышал, как маленькая Селина, которой тогда было не больше пяти лет, испуганно заскулила в своей комнате. Виктор почувствовал, как его сердце сжалось. Мать ещё не позвала. Но тишина снаружи становилась всё более угрожающей.

Он медленно, стараясь не издавать ни звука, выбрался из-под кровати. Его ноги сами понесли его к комнате Селины. Там, в дверном проёме, он увидел свою мать. Её держали двое. Руки