Возлюбленная распутника - Виктория Анатольевна Воронина

снова свыкнуться с мыслью, что жизнь, с которой она окончательно распрощалась утром, продолжается. Это оказалось очень странным делом — учиться жить заново. Одно не подлежало сомнению, больше она не могла допустить ни одной ошибки в своих отношениях с Яковым Вторым, и когда король вернулся к ней вечером Мейбелл снова уступила его пылким ласкам.

В этот раз Яков особенно долго и упорно занимался любовью с фавориткой. Он словно желал компенсировать себе долгую разлуку с нею. Пережившая накануне ужас ожидания смерти, Мейбелл оказалась совершенно измученной страстью короля. Однако она не посмела выразить недовольства, и с готовностью шла навстречу желаниям Якова Второго. И король почувствовал себя совершенно удовлетворенным. Глядя на обессиленную девушку, он поклялся самому себе, что скорее у голодного тигра вырвут из пасти его добычу, чем эту красавицу из его объятий. Рядом с Мейбелл Уинтворт Яков чувствовал себя молодым мужчиной, исполненным сил и энергии. Пока он остается на троне, эта чудная девушка будет принадлежать ему, и пожилой любовник Мейбелл ощутил удвоенное желание отстоять у мятежников свое право на королевскую власть.

Глава 28

Мейбелл стояла возле окна своей гостиной в Сент-Джеймском дворце и смотрела на деревья в вечерней темноте, сгущающейся за стеклом.

Толстый слой снега все больше покрывал парк. Он засыпал мраморные статуи античных богов и богинь, скамьи, а также все дорожки в саду. Деревья приобрели неясные, странные очертания в снежной мгле, делая неузнаваемым любимое место для прогулок придворных Якова Второго. Полная тишина не могла успокоить девушку, и она усиленно всматривалась в город, лежащий за дворцовой оградой, напряженно стараясь уловить идущие от него звуки и распознать их значение. В последние дни Мейбелл жила в состоянии постоянной тревоги, и она стремилась угадать, что происходит в кипящей от противоречивых страстей столице, в которой нынче решалась судьба страны и ее собственная. Но место событий было расположено слишком далеко, чтобы молодая леди Уинтворт могла без посторонней помощи узнать, что происходит.

Устав от бесполезного рассматривания вечернего Лондона Мейбелл отошла от окна и набросила на свои плечи палантин — меховую накидку из шкурок черного соболя. Она сильно озябла, — с тех пор, как дворяне и слуги начали массово покидать двор короля-католика, камины во дворце стали топить нерегулярно и плохо. Два истопника явно не справлялись со своей задачей, и покои королевской любовницы обогревались неполные полдня. За три часа потухшего камина стены успевали остыть, и в холодной гостиной стало по-настоящему неуютно.

Мейбелл покосилась на темный камин с остывшей золой и решила вызвать во дворец истопника, который служил в ее лондонском доме. Это было против правил дворцового этикета, но она не могла позволить себе мерзнуть после недавно перенесенной сильной простуды. Осенняя эскапада и пребывание в солсберийской тюрьме не прошли для нее бесследно — по дороге в Лондон ее подкосил сильный жар, лишивший ее на два дня сознания. Король Яков преисполнился нежных чувств к заболевшей девушке, и остановился в Рочестере — кентском городе, который расположился на дальних подступах к столице, прикрывающих путь к Лондону с юга. Свита короля также пребывала в Рочестере в полном составе, пока заболевшей фаворитке Якова не стало лучше. По велению короля ее плотно закутали в толстые меха и посадили рядом с ним в дорожную карету, которая поспешно тронулась в путь, едва ее пассажиры заняли свои места. Яков охотно задержался бы в Рочестере, поскольку Мейбелл еще не оправилась от своей болезни, но новости из столицы делались все более тревожными, и он не мог больше позволить себе задержку в пути. Последние мили дороги промелькнули для больной Мейбелл словно в тумане, она то и дело клонила свою голову в поисках невидимой опоры. Яков предупредительно положил голову своей юной фаворитки себе на плечо, поддерживая ее за талию, и они въехали в Лондон, тесно прижавшись друг к другу.

В Сент-Джеймском дворце Мейбелл наконец получила необходимый уход и лечение от самых лучших докторов столицы. Ее крепкий молодой организм помог справиться с болезнью в самые короткие сроки; тем не менее, она больше не переносила переохлаждения.

Скрипнула дверь, и лакей доложил ей о приходе истопника.

— Пусть он заходит, — оживившись, сказала Мейбелл. Ее обрадовало появление этого слуги, которого она ожидала лишь на следующее утро. Теперь ночь не будет для нее холодной, и жизнь начала вырисовываться в более ярких радужных красках.

Спустя минуту перед Мейбелл предстал пятидесятилетний мужчина в коричневой домотканой одежде. Он смущенно кланялся ей и мял в руках свою темную шапку. Молодая леди Уинтворт сразу узнала его.

— А, Бенедикт, голубчик, как хорошо, что ты так быстро явился, — приветливо сказала она ему. — Я непременно тебя награжу за твою расторопность.

— Миледи, для меня удовольствие услужить вам, — с готовностью произнес истопник.

— Приятно, что мои слуги могут проявить вежливую обходительность в духе придворных кавалеров, — засмеялась Мейбелл, и развела руками: — Приступай же к делу, Бен, а то я совсем окоченела.

Бен с готовностью приступил к делу и уже через десять минут жарко растопил камин. Свет горящего пламени хорошо осветил половину комнаты, тогда как раньше две тонкие свечи в серебряном канделябре едва озаряли ее угол. Мейбелл повеселела, дала Бену его заслуженную плату и велела своей служанке Долли накрыть ужин на двоих. Сегодня вечером она ожидала визита короля Якова, и рассчитывала узнать от него все последние новости. Всем сердцем Мейбелл надеялась, что фортуна снова повернется лицом к королю и в делах ему начнет сопутствовать удача. Яков в последнее время проявлял по отношению к ней много любви, нежности и заботы, и даже менее отзывчивое сердце, чем то, которое имела наша героиня, было бы неизбежно тронуто тем любовным вниманием, которое Яков оказывал ему.

Мейбелл чувствовала, как сильно она изменилась за месяц после изнурительной болезни. Как это нередко бывает с людьми, побывавшими на пороге смерти, в сознании девушки произошла коренная перемена. Ее жизнь словно раскололась на две части, — до ожидания смертной казни и после него. Теперь, оглядываясь на свое прошлое, девушка искренне недоумевала, вспоминая свои прошлые поступки, отличающиеся безрассудством; ей казалось, что их совершила вовсе не она. Она стала более серьезной, вдумчивой и рассудительной особой. Какими далекими ей казались друзья былых дней, и даже фигура неотразимого Альфреда Эшби оказалась окутанной дымкой забвения. Ее мысли все больше начал занимать король Яков с его тревогами, огорчениями и трудными отношениями с его протестантскими